Проза о великой отечественной войне. Проза военных лет

ВОЕННАЯ ТЕМА В ПРОЗЕ 1940 – 1990-х ГОДОВ

Литературоведческая терминология, порожденная условиями идеологической цензуры советского периода, подчас удивляет своей загадочностью. В простых, доступных здравому смыслу терминах обнаруживается вдруг неожиданный оттенок, который и определяет их содержание. Что такое «военная проза»? Казалось бы, ответ очевиден: романы, повести и рассказы о войне. Однако к семидесятым годам ХХ столетия в советском литературоведении термин «военная проза» устоялся в качестве синонима «идеологически приемлемых» литературных произведений о Великой Отечественной войне. Беллетристическое запечатление гражданской войны 1918 – 1920 гг. относилось к рубрике «историко-революционная проза», куда все же не мог быть безоговорочно причислен, к примеру, роман о Великой Французской революции (революция у нас одна!), хотя о Парижской Коммуне 1871 г. – вполне, при условии соответствия заданному идеологическому вектору.

Для Главлита (советского цензурного ведомства) в условиях перманентной «борьбы за мир» не существовало войн, кроме Великой Отечественной, поэтому советским писателям запрещалось писать о «военных действиях локального масштаба» в Корее, Вьетнаме, Анголе и т. д., в которых участвовали, совершали подвиги и гибли советские люди. О финской кампании 1940 г. допускалось упоминание вскользь (как, например, у А. Твардовского в стихотворении «Две строчки»: «На той войне незнаменитой») и в нескольких словах: зачем о неприятном? Тем более не следовало расходовать чернила на «чужие» войны, ирано-иракскую, например, хотя бы потому, что о ней «инженеры человеческих душ» в условиях «железного занавеса» не могли получить внятной информации.

Таким образом, многоаспектная действительность была упрощена и представлена самым масштабным явлением – Великой Отечественной войной, которую по идеологическим соображениям не рекомендовалось называть второй мировой: это было по-западноевропейски, по-американски и попахивало космополитизмом, а кроме того, означало признание вступления СССР в войну с 1939 г. и явно не с оборонительными целями.

В советской литературе к сороковым годам XX века сформировалась достаточно прочная традиция воспроизведения как больших, так и малых войн. Не удаляясь в глубь столетий, к сокровищам фольклора и древнерусской литературы (былины, «Слово о полку Игореве», «Задонщина» и т. д.), а также к литературе XVIII века (военно-патриотические оды М. В. Ломоносова, Г. Р. Державина и др.), несомненно, сохраняющим свое значение для последующего литературного развития (концепты мужества, героизма, патриотизма, непримиримости к врагам земли русской – отсюда), обратимся к классике позапрошлого столетия. Разумеется, самый значимый автор здесь – Лев Толстой. Он писал о Крымской войне 1853 – 1856 гг. («Севастопольские рассказы»), о Кавказской войне 1817 – 1864 гг. («Набег», «Рубка леса», «Казаки», «Хаджи-Мурат» и др.) и, конечно, об Отечественной войне 1812 г. («Война и мир»). Интересно, что бы из этого внушительного творческого наследия устояло и с какими потерями, попади оно в распоряжение цензуры столь же суровой, как советская?

Творчество Л. Н. Толстого оказало наиболее сильное влияние на русскую «военную прозу» второй половины XX века. В иных исторических условиях толстовские эпические традиции воплотили К. Симонов, Ю. Бондарев, В. Гроссман, Г. Владимов, В. Карпов и многие другие авторы. Почти всегда влияние классика было благотворным и никогда не становилось разрушающим. Конечно, никто не превзошел Толстого, но ориентация на высокие образцы его прозы оказывала мобилизующее воздействие на писателей.

Другая ветвь традиции, незаметно просуществовавшая длительное время и обнаружившая свою актуальность для советской «военной прозы», взращена Всеволодом Гаршиным. «Жестокий реализм» (натурализм) его рассказов о русско-турецкой войне 1877 – 1878 гг. («Четыре дня», 1877 г.; «Трус», 1879 г.; «Из воспоминаний рядового Иванова», 1882 г.) приобрел последователей среди авторов «окопной» («лейтенантской») и документальной прозы (В. Некрасов, Ю. Бондарев, Г. Бакланов, В. Быков, К. Воробьев, В. Кондратьев, А. Адамович, Д. Гранин, Я. Брыль, В. Колесник и др.).

В гораздо меньшей степени, на наш взгляд, ощутимо воздействие на советскую «военную прозу» произведений о гражданской войне. Здесь восприятие традиции не носило системного характера: слишком разными были войны – между своими и против иноземцев.

Изображение военных коллизий в творчестве отдельных писателей (В. Быков, К. Воробьев, В. Кондратьев и др.) отмечено печатью родства с философией и литературой экзистенциализма, а также с близкой этой традиции прозой Ремарка.

Идеологические инстанции той эпохи не могли пускать дело восприятия литературной традиции на творческий самотек. Все, что не принадлежало к социалистическому реализму или, в крайнем случае, к реализму, как правило, оставалось вне советской литературы. Допускался жизнеутверждающий и народный юмор, зато сатира и гротеск, сих неудобной амбивалентной природой, не одобрялись. Опасность обнаружить генетическое родство советского и германского тоталитаризма вынуждала авторов, во избежание нежелательных ассоциаций, изображать врагов либо безликой анонимной массой, либо схематично-карикатурными персонажами, как в шолоховской «Судьбе человека» (Мюллер) или «Семнадцати мгновениях весны» Ю. Семенова (снова Мюллер и прочие).

В СССР существовала система военно-патриотического воспитания, и литература о Великой Отечественной войне занимала в ней одно из ведущих мест. За заслуги в этой области военные писатели поощрялись Сталинскими (в частности, К. Симонов – семикратно), а начиная с хрущевской «оттепели» – Ленинскими и Государственными премиями. Произведения-лауреаты непременно экранизировались (причины, видимо, – недоверие власти к читательской активности «самого читающего в мире» народа плюс огромный пропагандистский потенциал кино как «важнейшего из искусств»).

Краеугольным камнем советской пропаганды было постоянное подчеркивание руководящей и направляющей роли коммунистической партии. Характерна в этом отношении история создания романа «Молодая гвардия». Если в редакции 1945 г. А. Фадеев не смел написать о существовании в Краснодоне еще одного – некомсомольского – антифашистского подполья, то в новой версии романа (1951 г.) к этому умолчанию прибавляется идеологически обусловленное лукавство: автор утверждает, что создателями и руководителями организации молодогвардейцев были коммунисты. Тем самым Фадеев отказывает своим любимым героям в важной инициативе. Уникальная эта книга послужила основанием для уголовного преследования, нередко необоснованного, реальных людей, ставших прототипами отрицательных персонажей романа.

И все же, если относиться к «Молодой гвардии» как к произведению русской литературы, то следует отметить, что до сегодняшнего дня этот роман не утратил своей актуальности, в том числе и педагогической. Героизм на положительной нравственной основе является важным компонентом содержания «Молодой гвардии», составляет суть характеров Олега Кошевого, Ульяны Громовой и их товарищей. Художественное мастерство Фадеева позволило ему психологически достоверно изобразить молодогвардейцев:имверишь,их духовная высота и чистота несомненны. И не следует уклоняться от правды о том, за какую страну и какие идеалы шли на смерть краснодонские комсомольцы. Они погибли за Родину, и подвигих – на все времена: и потому, что мы живем в стране, которую защитили и спасли они и такие, как они, и потому, что мы вправе восхищатьсяими, как люди всегда восхищаются героями минувших эпох. Отрицание же этой книги в наши дни нелепо: очевидны ее недостатки, но несомненны и достоинства. Тем более что литература постсоветского периода мало интересуется молодежными проблемами, а массовая культура препарирует их под коммерческим углом зрения.

«Военную прозу» советского времени терзали противоречия. Тенденции высказывания «всей правды» противостоял пресловутый «социальный заказ». Вот любопытный пример действия «соцзаказа» (в «Молодой гвардии» это происходило нагляднее и проще). В годы хрущевского правления после робкого разоблачения некоторых преступлений сталинской репрессивной машины имидж «органов» и работающих вних«чекистов» изрядно поблек, и литература не могла устраниться от неотложной задачи его реанимации. За милицию и ее честный облик заступился многоопытный Сергей Михалков, создавший незабываемый образ дяди Степы. Сложнее обстояло дело с КГБ, и здесь опора делалась на военный материал, что гарантировало чистоту эксперимента: именно в условиях войны, в борьбе с внешним врагом, а не с собственным народом, можно было обнаружить примеры мужества и беззаветного служения Отчизне наследников Дзержинского. В романе В. Кожевникова «Щит и меч» (1965 г.) главный герой Александр Белов (образ собирательный, тем не менее созвучие А. Белов – Абель, фамилии, принадлежавшей легендарному разведчику, довольно прозрачно) предстает в облике советского Джеймса Бонда: он феноменально скромен, аскетичен, самоотвержен, абсолютно непобедим и уязвим лишь после того, как успешно выполняет последнее задание. По этой же модели Ю. Семеновым несколько позже был создан образ Исаева-Штирлица.

Вместе с тем не следует относиться к идеологической составляющей советской системы исключительно негативно. В тогдашних непростых условиях литература все же высказала главную правду о Великой Отечественной войне, и нередко эта правда совпадала с идеологическими требованиями власти. Например, «Повесть о настоящем человеке» (1946 г.) Б. Полевого воплотила тему индивидуального подвига и в этом смысле полностью соответствовала «соцзаказу». Однако было бы по крайней мере странным требовать от автора некой идеологической «оппозиционности» либо «нейтральности». Ведь описание подвига Алексея Маресьева (в повести его фамилия звучит как Мересьев) – не просто гимн человеческим возможностям. Не стоит забывать о мотивации подвига. Прославленный летчик сначала выживал, а потом преодолевал свою инвалидность прежде всего во имя патриотических ценностей, которые, что ни говори, были советскими.

В том же 1946 г. вышла в свет книга Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда». Будни войны, перенесенные на страницы этой повести, впечатляюще передают напряжение каждодневного подвига. Применительно к этой книге можно всерьез ставить вопрос о ее соответствии правде войны не только потому, что автор – лейтенант из сталинградских окопов, но и потому, что повесть содержит, пожалуй, лишь одно значимое фактическое умолчание: в ней не говорится о приказе № 227, получившем официальную огласку лишь в конце 1980-х гг., и о создании на его основании заградительных отрядов и штрафных подразделений, которые отправлялись на передовую, в самые опасные места сражений (первое произведение, посвященное «штрафникам», – «Гу-га» Мориса Симашко – опубликовано в 1987 г.).

И все же определенные перекосы в подходе к правде о Великой Отечественной войне были. Военная цензура с самого начала подвергла сомнению диалектику ратного труда, негласно отменив по отношению к советскому воину неприятные стороны инстинкта самосохранения. В итоге советская литература ориентировалась на воспевание перманентного подвига. Эта часть правды о войне совпадала с постулатом социалистического реализма «героическая личность в героических обстоятельствах». Толстовская мысль о том, что война есть убийство и затея убийц, для советской «военной прозы», не будь в ней таких авторов, как В. Некрасов, оставалась бы ветшающим частным мнением «зеркала русской революции».

Для русской литературы XX века повесть «В окопах Сталинграда» – книга, открывшая новый жанрово-тематический раздел: «окопную», или «лейтенантскую», прозу. Удачным было время появления повести на свет: она вышла по следам горячих событий, когда еще не успел сформироваться ритуал советской «военной прозы», когда еще были живы многие вчерашние окопники. И автор – не профессиональный писатель, даже не журналист, а боевой офицер. Упоминание имени Сталина в названии и в тексте произведения сыграло по странной противоречивости советского литературного бытия позитивную роль: защищенная Сталинской премией, повесть создала прецедент для появления в печати книг В. Быкова, К. Воробьева, Ю. Бондарева, Г. Бакланова, В. Кондратьева и других писателей-«окопников».

Однако поначалу на повесть Виктора Некрасова обрушился шквал критики. Сразу пошли негативные отклики: «Правдивый рассказ <…>, но в нем нет широты»; «Взгляд из окопа»; «Дальше своего бруствера автор ничего не видит». Эта критика справедлива лишь внешне, глубинный смысл ее был в отвлечении читательского внимания от опасной правды и переносе его в зону фанфарного оптимизма, апогеем которого стала «штабная», или «генеральская», проза (для нее и готовилась почва). И «окопная», и «штабная» тенденции, если эти термины перенести на классическое произведение, органично переплетены в «Войне и мире». Но советские писатели нередко ограничивались одной из тенденций, тех же, кто решался на синтез, подстегивал эпопейный соблазн, речь о котором пойдет ниже.

Предтечей «штабной» прозы правомерно будет считать Леонида Леонова. В 1944 г. он публикует повесть «Взятие Великошумска», где война представлена явлением масштабным, увиденным глазами генерала, а не лейтенанта-окопника. Сопоставив стиль двух писателей, чьи произведения принадлежат к полярным тенденциям «военной прозы», мы быстро заметим разницу.

У В. Некрасова: «На войне никогда ничего не знаешь, кроме того, что у тебя под самым носом творится. Не стреляет в тебя немец – тебе кажется, что во всем мире тишь и гладь; начнет бомбить – и ты уже уверен, что весь фронт от Балтийского до Черного задвигался».

У Л. Леонова: «По живому проводу шоссе волна смятенья прокатилась на передовую, и тот момент, когда в армейском немецком штабе была произнесена фраза: «На коммуникациях русские танки», – надо считать решающим в исходе великошумской операции. Одновременно с этим корпус Литовченки с трех направлений схлестнул поле сражения, и третья танковая группа двигалась как раз той трассой, которую за сутки перед тем проложил Собольков… Одинокая размашистая колея двести третьей, изредка прерываемая очагами разгрома и опустошения, велаих теперь к победе. Похоже было – не один, а целая ватага сказочных великанов крушила германские тыловые становища и шла дальше, волоча по земле свои беспощадные палицы».

Разница видна и в отношении к героям: у В. Некрасова солдаты – работники, пахари войны, у Л. Леонова – былинные богатыри.

Добросовестный труженик литературной нивы, Леонид Леонов брался за перо, досконально изучив то, о чем собирался поведать миру. Тактика танкового боя и военно-технические детали во «Взятии Великошумска» воссозданы настолько дотошно, что заместитель командующего бронетанковыми и механизированными войсками в шутку предложил писателю «инженерно-танковое звание». Опыт тонкого и основательного художника был учтен, дополнен конъюнктурными соображениями, и возникшая в последующие десятилетия «штабная» («генеральская») проза стала авангардной частью официальной литературы (А. Чаковский, «Блокада», 1975 г. и «Победа», 1980 г.; И. Стаднюк, «Война», 1981 г.; В. Карпов, «Полководец» (другое название - «Маршал Жуков»), 1985 г. и др.).

Война сразу же изменила весь облик советской печати: Увеличивается количество военных газет. Уменьшается объём гражданской прессы. Более чем в 2 раза сократилось число даже центральных газет. Значительно сократилось число местных изданий. Перестали выходить многие центральные отраслевые газеты.

Кроме «Комсомольской правды» и ленинградской «Смены» были закрыты все комсомольские газеты, а республиканские, краевые и областные партийные газеты стали выходить пять раз в неделю на двух полосах.

С первых дней войны жанры публицистики, призванные раскрывать жизнь людей на фронте и в тылу, мир их духовных переживаний и чувств, их отношение к различным фактам войны, заняли прочное место на страницах периодической печати, передачах радио. Публицистика стала основной формой творчества крупнейших мастеров художественного слова.

Алексей Толстой, Николай Тихонов, Илья Эренбург, Михаил Шолохов, Константин Симонов, Борис Горбатов, Леонид Соболев, Всеволод Вишневский, Леонид Леонов, Мариэтта Шагинян, Алексей Сурков, Владимир Величко - публицисты этого времени.

Главная тема их произведений - тема Родины.

Тема Родины занимает главное место в публицистическом творчестве А.Толстого с первых дней войны. 27 июня 1941 в “Правде” появилась его первая военная статья “Что мы защищаем”. В ней автор противопоставил захватническим устремлениям фашистской Германии твердую уверенность советского народа в правоте своего дела, ибо он защищал свою Родину.

В творчестве А.Толстого - и художественном и публицистическом - тесно переплетаются две темы - Родины и внутреннего богатства национального характера русского человека.

За годы войны А.Толстой написал около 100 статей, текстов для выступлений на митингах и собраниях. Многие из них звучали по радио, публиковались в газетах.

23 июня 1941 - на второй день войны - началась публицистическая деятельность Ильи Эренбурга военного периода. Его статья “В первый день”, появившаяся в печати, несла с собой высокий гражданский пафос, стремление вселить в сознание людей непреклонную волю уничтожить фашистских захватчиков. Через два дня И.Эренбург по приглашению редакции “Красной звезды” пришел в газету и в тот же день написал статью “Гитлеровская ода”, которая была напечатана 26 июня. Его статьи и памфлеты публиковались также во многих центральных и фронтовых газетах.

Свою главную задачу он видел в воспитании у народа ненависти к захватчикам. Статьи И.Эренбурга “О ненависти”, “Оправдание ненависти”, “Киев”, “Одесса”, “Харьков” и другие обостряли чувство ненависти к врагу. Достигалось это за счет исключительной конкретности. Эренбург писал о фактах зверств захватчиков, приводил свидетельские показания, ссылки на секретные документу, приказы немецкого командования, личные записи убитых и пленных немцев За годы войны Эренбург написал около 1,5 тысяч памфлетов, статей, корреспонденций, вышли в свет четыре тома его памфлетов и статей под названием “Война”. Первый том, изданный в 1942, открывался циклом памфлетов “Бешеные волки”, в котором с исключительной разоблачительной силой созданы образы фашистских главарей - Гитлера, Геринга, Геббельса, Гимлера.

Значительное место в творчестве Эренбурга периода войны заняли статьи и корреспонденции для зарубежного читателя. Они передавались через Совинформбюро и телеграфные агентства в газеты Америки, Англии и других государств. Свыше 300 публикаций составили данный цикл. Все они затем вошли в книгу “Летопись мужества”.

К.Симонов был свидетелем многих решающих битва и писал о том, что лично видел. Конкретный адрес присутствует уже в заголовках материалов: “В Керченских каменломнях”, “Осада Тернополя”, “У берегов Румынии”, “На старой Смоленской дороге” и др.Результатом командировки в Феодосию, только что освобожденную советским десантом и яростно бомбардируемую вражеской авиацией, стал первый в творческой биографии Симонова рассказ “Третий адъютант.

Главное в публицистике периода войны заключалось в том, что она выражала силу духа и чаяния сражающегося народа. В публицистике военной поры особое место заняли очерки М.Шолохова “Наука ненависти”, “Гнусность”, его статьи “По пути к фронту”, “Люди Красной Армии”. Лейтмотивом их стала убежденность автора в том, что высоконравственная сила народа, его любовь к Отчизне окажут решающее воздействие на исход войны, приведут к победе..

Борис Горбатов, например, обратился к эпистолярной форме разговора с читателем. Его “Письма товарищу” несут в себе огромный заряд патриотизма. Они не только личностны, но и очень лиричны. Большинство из них были написаны, когда приходилось отступать, и линия фронта подошла к Москве. Первые четыре письма под общим заглавием “Родина” были опубликованы в сентябре 1941 в “Правде”. Перу Б.Горбатова принадлежат также очерки “Алексей Куликов, боец”, “После смерти”, “Власть”, “Из фронтового блокнота”, вошедшие в сборник “Рассказы о солдатской душе”, вышедший в 1943.

В конце войны создается большое количество путевых очерков. Их авторы Л.Славин, А.Малышко, Б.Полевой, П.Павленко и другие рассказывали о победных боях советских войск, освобождавших народы Европв от фашизма, писали о взятии Будапешта, Вены, о штурме Берлина.

С публицистическими и проблемными статьями в печати и на радио выступали партийные и государственные деятели: М.Калинин, А.Жданов, А.Щербаков, В.Карпинский, Д.Мануильский, Е.Ярославский.

Трудовой подвиг людей тыла запечатлен в публицистике Б.Агапова, Т.Тэсс, М.Шагинян. Проблемам обеспечения фронта и населения страны продовольствием посвящали свои очерки Е.Коненко, И.Рябов, А.Колосов.

Большой силой эмоционального воздействия обладала радиопублицистика. А.Гайдар, Л.Кассиль , П.Мануйлов, К.Паустовский, Е.Петров, Л.Соболев выступали по радио.

В годы войны заметное развитие получила фотопублицистика. Имена фотопублицистов “Правды”, “Известий”, “Красной звезды”, “Комсомольской правды” А.Устинова, М.Калашникова, Б.Кудоярова, Д.Бальтерманц, М.Бернштейн, В.Темина, П.Трошкина, Г.Хомзера, А.Капустянского, С.Лоскутова, Я.Халипа, И.Шагина встали в один ряд с именами публицистов пера и кинодокументалистов.

Усилиями опытных мастеров фотодела, литературы и графики с августа 1941 стал выпускаться литературно-художественный журнал “Фронтовая иллюстрация”. Почти одновременно стало выходить еще одно иллюстрированное издание - “Фотогазета”, с периодичностью шесть раз в месяц. “Фотогазета” выходила до Дня Победы.

Неизменно мощной силой в арсенале публицистики военной поры оставались сатирические жанры, юмористические издания . Сатирические материалы часто появлялись в центральной печати. Так, в “Правде” над ними трудился творческий коллектив, в который входили художники Кукрыниксы (М.Куприянов, П.Крылов, Н.Соколов) и поэт С.Маршак. На некоторых фронтах были созданы сатирические журналы: “Фронтовой юмор”, “Сквозняк” и другия.

Великая отечественная война – это период, когда в СССР замирают дискуссии о репортаже. Теория ж-ки в целом практически не развивается. На практике, напротив, происходит бурный расцвет репортажа. Материалы в этом жанре писали К. Симонов, В. Вишневский, Б. Полевой, Е. Воробьев, Б. Горбатов, Н. Погодин, Е. Габрилович и др. ж-ты.

Вся система советской прессы в 1941-1945 гг. была ориентирована на решение общих задач: поднятие народного духа и поднятие трудоспособности, укрепление веры в победу. В связи с новыми задачами и изменением структуры печати новая роль отводилась и репортажу. Таким образом, предметом отражения стал облик солдата, психология поведения.

Во время наступательных операций в прессе появлялись материалы, изображавшие картины военных сражений, действий армий и флотов в целом. В период, когда советские войска отступали, внимание прессы и радио было приковано к небольшим участкам фронта, к отдельным бойцам.

Татьяна Тэсс. Ее манера даже в информационных материалах близка к очерковой. “Завод в степи” (“Известия”, 20 декабря 1941 г.) о работе строителей в тылу морозной зимой дает очень четкую картину происходящего и, в то же время, простыми словами показывает героизм людей. “Эшелон двигался медленно, пропуская воинские составы; в вагонах плакали дети; нахохлившись, сидели жилистые, словно вырезанные из дерева старухи. На станциях люди выходили из вагонов, шли за кипятком, читали сводки…”.

Репортажем по форме – но не по методу – был и один из самых нашумевших материалов П . Лидова “Таня”. Он дает наглядную картину события (казни партизанки фашистами), но воспроизводит ее на основе документов и свидетельств очевидцев.

На страницах прозаических произведений мы находим своеобразную летопись войны, достоверно передававшую все этапы великой битвы советского народа с гитлеровским фашизмом.

Русская литература стала литературой одной темы - темы войны, темы Родины. Писатели дышали единым дыханием с борющимся народом и чувствовали себя “окопными поэтами”, а вся литература в целом, про выражению А. Толстого, была “голосом героической души народа”.

Советская литература военного времени была многопроблемной и многожанровой. Стихотворения, очерки, рассказы, пьесы, поэмы, романы создавались нашими писателями в годы войны.

Опираясь на героические традиции русской и советской литературы, проза времен Великой Отечественной войны достигла больших творческих вершин.

Для прозы военных лет характерны усиление ро мантических и лирических элементов, широкое использование художниками декламационных и песенных интонаций, ораторских оборотов, обращение к таким поэтическим средствам, как аллегория, символ, метафора.

Традиции литературы Великой Отечественной войны - это фундамент творческих поисков современной советской прозы. Без этих традиций, в основе которых лежит ясное понимание решающей роли народных масс в войне, их героизма и беззаветной преданности Родине, невозможны были бы успехи, которыедостигнуты советской “военной” прозой сегодня.

Свое дальнейшее развитие проза о Великой Отечественной войне получила в первые послевоенные годы. Продолжал работу над романом “Они сражались за Родину” Шолохов. Появились в первое послевоенное десятилетие и ряд произведений, над которыми плодотворно работали такие писатели, как Симонов, Коновалов, Стаднюк, Чаковский, Авижюс, Шамякин, Бондарев, Астафьев, Быков, Васильев.

Значительных успехов военная проза достигла на современном этапе своего развития.

Большой вклад в развитие советской военной прозы внесли писатели так называемой “второй войны”, писатели-фронтовики, вступившие в большую литературу в конце 50-х - начале 60-х годов. Это такие прозаики, как Бондарев, Быков, Ананьев, Бакланов, Гончаров, Богомолов, Курочкин, Астафьев.

В творчестве писателей-фронтовиков, в их произведениях 50-60-х годов, по сравнению с книгами предшествующего десятилетия усиливался трагический акцент в изображении войны.

Война в изображении прозаиков-фронтовиков - это не только и даже не сколько эффектные герои ческие подвиги, выдающиеся поступки, сколько утомительный каждодневный труд, труд тяжелый, кровавый, но жизненно необходимый. И именно в этом каждодневном труде и видели советского человека писатели “второй войны”.

Тема Великой Отечественной войны - вообще центральная в творчестве Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской и Государственной премий Константина Михайловича Симонова (выезжал в качестве корреспондента в места боев). Свидетель и участник грандиозных событий, он почти все свои произведения посвятил событиям военного времени. Сам Симонов отмечал, что почти все, что им создано, “связано с Великой Отечественной войной” и что он “до сих пор был и продолжает оставаться военным писателем”.

Симонов создал стихотворения, вписавшие его имя в историю поэзии Великой Отечественной войны. Его перу принадлежат пьесы о войне, о себе он говорит так: “Я сам себя ощущаю прозаиком. Все главное в моей работе много лет уже связано с прозой...”

Проза Симонова многогранна и разнообразна по жанрам. Очерки и публицистика, рассказы и повести, роман “Товарищи по оружию”, трилогия “Живые и мертвые” - все говорит о ключевых моментах Великой Отечественной войны, в которых проявились мужество нашего народа, жизнестойкость государства.

Общая тенденция нашей военной прозы к более широкому и более объективному изображению Великой Отечественной войны сказалась и на творчестве писателей “второй волны”, многие из которых пришли к мысли о том, что сегодня писать о войне с позиции взводного или ротного командира уже не достаточно, что надо охватывать более широкую панораму событий.

Дистанция времени, помогая писателям-фронтовикам увидеть картину войны гораздо яснее и в большем объеме, когда появились первые их произведения, была одной из причин, обусловивших эволюцию их творческого подхода к военной теме.

Прозаики, с одной стороны, использовали свой военный опыт, а с другой - опыт художественный, позволивший им успешно реализовать свои творческие замыслы.

Подводя итог сказанному, можно отметить, что развитие прозы о Великой Отечественной войне со всей очевидностью показывает, что в кругу основных ее проблем главной, стоящей на протяжении более чем сорока лет в центре творческого поиска наших писателей, являлась и является проблема героизма. Особенно заметно это в творчестве писателей-фронтовиков, крупным планом показавших в своих произведениях героизм наших людей, стойкость солдат.

На примере художественных произведений, публицистики, писем и дневниковых записей анализируется отношение творческой интеллигенции к войне в 1916 году, в преддверии грядущей катастрофы. Исследуются социально-этические проблемы, возникшие в отношениях правительства и прессы, гражданская позиция русских писателей. Ключевые слова: Первая мировая война, русская литература о войне, революция, гражданская позиция писателя.

Известные слова В. Маяковского «…в терновом венце революций / грядет шестнадцатый год» нередко приводятся как один из примеров художественного провидения в начале двадцатого столетия. О грядущей катастрофе немало было сказано и написано литераторами, публицистами, общественными деятелями во время Первой мировой войны, особенно накануне 1917 года. Так, например, вышедший в 1916 г. отдельным изданием роман «Петербург» А. Белого (написан в 1914 г.) стал поводом для полемики о пути России, об отношении к революционной идее. Современники не увидели изображение революции, но почувствовали «сгущенную атмосферу неразрешимой гибельности» между двумя началами России: «темным, восточным, изначальнопервобытным» и – петербургским, рационалистическим» . «Для нас, не чистых политиков, – писала З. Гиппиус, – людей, не ослепленных сложностью внутренних нитей, для нас, не потерявших еще человеческого здравого смысла, – одно было ясно: война для России, при ее современном политическом положении, не может окончиться естественно. Раньше конца ее – будет революция.

Это предчувствие, – более, это знание, разделяли с нами многие» . Чем может закончиться война? Когда произойдет и какой она будет эта революция? Эти и подобные им вопросы, пульсируя, с разной интенсивностью, звучали в 1916 году. Но не этим, определением точной даты будущей революции, ее характером, интересна литература этого года. Она интересна, говоря словами З. Гиппиус, «неосязаемой работой мысли и духа». К 1916 году – третьему году войны – отечественная литература обрела весомый опыт художественного изображения войны XX столетия. Страницы поэзии и прозы военных лет запечатлели патриотический порыв первых месяцев войны, разочарование 1915-1916 гг. и начавшийся пересмотр системы ценностей к концу войны.

В отечественной литературе 1916 г. о войне обращают на себя внимание глубина художественного осмысления войны, сдержанность в выражении чувств. Так, в отклике на книгу стихов Н. Клюева «Мирские думы» (1916) было сказано, что война заставила «жадно прислушиваться к голосам деревни», которую литература променяла «на разную западную безвкусицу и трескучую дешевку модернизма» . Проза И. Шмелѐва о военной деревне, или, точнее, о глубинной России во время войны в цикле очерков и рассказов «Суровые дни» (1916) засвидетельствовала интерес отечественной литературы не только к восприятию войны народом, но и к его жизни в военное лихолетье, его психологии, национальным особенностям

Значительные перемены произошли не только в прозе, но и поэзии. Сопоставляя ура-патриотическую поэзию начала войны с поэзией пролетарских поэтов 1916 года, критик писал, в частности, что стихи рабочих «не являются выражением пафоса войны как такового», «в отличие от поэтов, оглушивших нас своими барабанами». В начале войны рабочая интеллигенция заговорила о «непротивлении войне, затем с успехами немцев нашла свое отражение «идея защиты от врага» . «Война несколько оборвала то течение в нашей художественной литературе, которое сложилось под непосредственным психологическим давлением тяжелого похмелья пятого года (А. Соболь «Пыль», В. Винниченко «На весах жизни», Г. Чулков «Сережа Нестроев», И. Новиков «Между двух зорь», Р. Григорьев «Недавнее»). Во всех этих произведениях публицистика преобладает над художественностью, все они обнаруживают «тягу к пересмотру старых ценностей» . В восприятии войны в 1916 г. возник какой-то труднообъяснимый парадокс: когда война начиналась, она привлекала большее внимание и интерес, хоть и не была оборонительной.

Приняв затяжной характер, а потом став оборонительной, война перестала интересовать общество. Сотни тысяч соотечественников, погибающих в окопах, оказались словно забытыми. Не менее важно, чем пушки и масло, было единство фронта и тыла – естественное требование для каждой воюющей страны. Есть основания констатировать, что в силу причин социальнополитического характера российское общество недостаточно поддерживало дух воюющих. В 1916 году в уставшей от войны стране вспыхнули споры об ее окончании, которые нередко отличались взаимным непониманием. Кажущееся или действительное единение интеллигенции и правительства или так называемая «политика внутреннего мира» первых месяцев войны были нарушены. Быстро растущее революционное движение обостряло политический кризис. Зазвучали обвинения в национализме и шовинизме, в отсутствии патриотизма и т. д. Зазвучали обвинения в адрес печати и литературы в том, что в обществе создалась крайне нездоровая атмосфера. Так, 28 февраля 1916 г. в Обществе деятелей периодической печати С. П. Мельгунов (сотрудник газеты «Русские Ведомости») прочитал доклад, который был впоследствии опубликован брошюрой под заголовком «О современных литературных нравах». Он сказал: «Наша печать за самым малым исключением повинна в тяжком грехе распространения тенденциозных сведений, нервирующих русское общество, культивирующих напряженную атмосферу шовинистической вражды, при которой теряется самообладание и способность критически относиться к окружающим явлениям». И дальше: «Война оказала разлагающее влияние на значительную часть нашей печати – она лишила ее морального авторитета» . Исходя из этих только слов многолетнего автора провинциального отдела «Русских Ведомостей» С. П. Мельгунова, можно сделать вывод, что задачи периодики данного времени виделись в том, чтобы способствовать спокойствию, самообладанию, способности критически относиться к происходящему. А разобраться обыкновенному человеку в происходящем было непросто.

«Война всколыхнула петербургскую интеллигенцию, – читаем в «Дневнике» З. Гиппиус, – обострила политические интересы, обострив в то же время борьбу партий внутри». И далее о множестве оттенков этой борьбы: «Либералы резко стали за войну – и тем самым в какой-то мере за поддержку самодержавного правительства. Знаменитый «думский блок» был попыткой объединения левых либералов (ка-де) с более правыми – ради войны. Другая часть интеллигенции была против войны, – более или менее; тут народилось бесчисленно множество оттенков» . В конце декабря 1916 г. она сетовала на то, «как бессильно мы, русские сознательные люди, враждуем друг с другом… не умея даже сознательно определить свою позицию и найти для нее соответственное имя» .

По словам З. Гиппиус, именем «пораженцев» была окрещена «целая куча разномыслящих», «причем это слово давно изменило свой смысл первоначальный. <…> А в России зовут «пораженцем» того, кто во время войны смеет говорить о чем-либо, кроме «полной победы». И такой «пораженец» равен – «изменнику» родины» . При анализе идеологической борьбы в воюющей России отечественные историки литературы и журналистики оценивали позицию политической партии, того или иного публициста лишь с ленинской, узкопартийной точки зрения, В ставшей на долгие годы основополагающей монографии А. Ф. Бережного «Русская легальная печать в годы первой мировой войны» (1975) дана обстоятельная картина отечественной периодики, откликнувшейся на войну.

По мере необходимости в ней дается характеристика той или иной партии, позиции которой отражал печатный орган. Вполне естественно, что в этой работе ленинские оценки превалировали. Но даже в ней, пусть и скороговоркой, мельком, было сказано о том положительном, нужном для воюющей страны содержании в газетах, критиковавшихся большевиками. Сказано, например, что газета «Утро России» (орган печати прогрессистов) выступала за сплочение печати, что «Русская Мысль», выражавшая позицию кадетов, выступала за единение всех политических сил в России для окончания войны. Кадеты требовали совершенствования и структуры и деятельности правительства, Выход из трудностей войны они видели в привлечении к ней большего внимания масс, пробуждения всей их энергии и самоотверженности для удовлетворения нужд войны и давления на правительство . И как бы странно ни звучат слова о здравом смысле во время «безумной войны», но именно в 1916 году они и прозвучали. Другое дело, что не были услышаны. В публицистике 1916 года бросается в глаза вопиющая разъединенность всех политических сил страны перед грозящей опасностью. Далеко не сразу и отнюдь не все в среде творческой интеллигенции ощутили опасность противостояния правительству в воюющей стране.

Ярким примером тому известная история с изданием газеты «Русская воля», когда на исходе войны правительство осознало необходимость защиты интересов промышленности в борьбе с революционным движением в рабочей среде. В организации газеты принимал активнейшее участие А. В. Амфитеатров – известный писатель и журналист, которого трудно было обвинить в симпатиях к царскому правительству. Тем более, после нашумевшего фельетона «Господа Обмановы». Уместно напомнить, что 15 июля состоялось собрание представителей крупных банков, ассигновавших пять миллионов рублей на издание новой газеты. Из нескольких предлагавшихся названий по инициативе А. В. Амфитеатрова газета стала именоваться «Русской волей». Товарищ председателя Государственной думы А. Д. Протопопов (он еще не стал министром) заявил о возможном участии в новом органе В. Г. Короленко («Речь», 21 июля). Короленко немедленно послал в «Речь» энергичный протест. 25 июля «День» поместил «Беседу с А. Д. Протопоповым», который сетовал на кампанию, организованную в печати против новой газеты, финансируемой промышленными кругами для «правильного освещения вопросов экономической политики».

При этом оговаривал, что Горький и Короленко не принимают участия в новом деле, последний якобы из-за своей болезни. 1 августа Короленко направил в редакцию «Дня» протест и, в частности, писал: «Новая газета издается на средства гг. торговцев, промышленников и банкиров, которые, конечно, не напрасно решаются тратиться на эту дорогую затею. Газета eo ipso (тем самым) обязана рассматривать вопросы общественной справедливости в зависимости от взглядов щедрых издателей. А я привык работать лишь в независимых органах и не вижу ни малейших оснований изменять этой своей привычке» . 24 июля И. С. Шмелев ответил Л. Андрееву, руководившему в «Русской воле» тремя отделами, отказом на приглашение участвовать в новой газете: «работать в «Современном мире», «Русском богатстве», «Киевской мысли», «Речи», в прогрессивных и честных политических органах (о «Биржевых Ведомостях» я вспоминаю с горечью…) – и вдруг пойти со своими рассказиками утешать и развлекать гг. банкометов, плутократов, хозяев, фабрикантов и их чад! … Осмелились… Но Горький! Я ничего не понимаю» . Л. Андреев ответил 21 августа: «В заключение два слова о Короленко… Вам он кажется чуть ли не святым, а мне наоборот. Писатель, который два года молчал, молчал во время великого смятения умов и совести, в период такой войны, как настоящая, – мне не кажется человеком, исполнившим свой долг писателя и гражданина» .

О сложности в определении и отстаивании политической позиции писателя свидетельствуют публицистика и общественная деятельность Горького. «Его политическая и публицистическая деятельность в предреволюционные месяцы внезапно оказалась во фронтовой полосе между «оборонцами» и «пораженцами», – говорится в специальном исследовании деятельности Горького по созданию газеты «Луч». «С подготовкой газеты «Луч» и активным участием в организации «радикально-демократической» партии Горький сознательно и добровольно вступил на «нейтральную полосу» между основными политическими силами. Чтобы парализовать коррумпирующее влияние «нечистой силы», т. е. реакционных и обскурантистских придворных кругов на буржуазную общественность, он без раздумий пошел на союз с «другим врагом» социалистов в лице немногочисленной, но обладавшей политическим самосознанием части финансовой олигархии» . Так ли уж наивно желание Горького привлечь наиболее видных представителей оппозиционной буржуазии для развития «интеллектуальных сил страны», для развития культуры, противодействующей насилию и невежеству в России? Конкретной деятельностью в данном случае можно считать и стремление Горького создать орган радикально-демократической партии (имеется в виду газета «Луч», которую не удалось выпустить до Февральской революции), призванной обслуживать социально-политические интересы всех групп «влево от кадет и вправо от социалистических партий».

Не останавливаясь подробно на позиции каждого из писателей, получавших предложения из «Русской воли», обратим внимание на высказывание С. Н. Сергеева-Ценского, выразившего согласие исходя из того, что деньги нужны только на основание газеты и что связанные с этим «политические, узкокапиталистические цели» «никакого касательства к чистому искусству не имеют» . Таким образом, всѐ яснее и яснее стала ощущаться в 1916 г. потребность не только в осмыслении приближающейся трагедии, но в активных действиях творческой интеллигенции, Не без иронии напомнил С. П. Мельгунов о том, как в начале войны «представители науки и литературы, художественного и артистического мира, следуя плохому примеру немецких националистов, бросались составлять и подписывать без всякой критики и анализа различные воззвания и протесты, ухитрялись с патриотическим жаром подписывать даже воззвания, противоречащие друг другу…» . Но эта кипучая деятельность была, когда война шла не на территории страны, когда еще не было столько жертв.

Теперь же армия как никогда нуждалась в поддержке тыла. Виделся ли интеллигентам-пораженцам, оборонцам какой-либо исход войны? Обратимся к еще одной записи в «Дневнике» З. Гиппиус. «Теперь пораженка я, Чхенкели (депутат Государственной Думы, меньшевик. – А. И.) и – Вильсон. А ведь слово Вильсона – первое честное, разумное, по земному святое слово о войне (мир без победителей и без побежденных, как единое разумное и желанное окончание войны)» . Если не мы окончим войну, война покончит нас – эта мысль-крик З. Гиппиус должна быть донесена до каждого, понята каждым. «Да каким голосом, какой рупор нужен, чтобы кричать: война всѐ равно так в России не кончится! Всѐ равно – будет крах! Будет!» .

В заключение вернемся к провидению русской литературы. Оно нам видится не в том, что в 1916 году было сказано о грядущей революция. А в том, что будет в случае поражения России. В газете «Русская воля» Л. Андреев, сотрудничество которого объясняли высокими гонорарами, выразил свое отношение к войне, о которой уже не раз писал, публикуя статьи в разных изданиях. О том, почему необходимо успешно завершить войну, говорили и Н. Гумилев, и В. Короленко и др. Но о последствиях военного поражения сказал, наверное, один Л. Андреев в статье «Горе побежденным!», опубликованной в № 1 «Русской воли» (1916): «Едкое чувство стыда, вызванное поражением, горечь попранного достоинства, неизбежная потребность большое поражение возместить хоть маленькой победой – преображаются в жестокость, насилие над слабым, в цинизм и презрение, и лишь маскируются иными гордыми словами. <…> Обесцененный в собственных глазах и сознании, побежденный битый обесценивает и всѐ кругом: правду, человеческую жизнь, кровь и страдания, достоинство женщин, неприкосновенность детей. Испытавший слишком много боли, он щедро даѐт еѐ другим, чтобы в море слѐз утопить и свою мутную, ядовитую слезу; и если ещѐ случались великодушные победители, то никогда не видел мир великодушного побеждѐнного – горе побеждѐнным!» . Едва ли можно более ѐмко предсказать суть послевоенного тоталитаризма. * * * «Если бы все мы с ясностью видели, что грозные события близко, при дверях, – вспоминала о 1916 годе З. Гиппиус, – если бы все мы одинаково понимали, были готовы встретить их… может быть, они стали не крахом, а спасение нашим…» . Надо ли говорить здесь о сослагательном наклонении в освещении истории?

Библиография 1. Андреев Л. Н. «Верните Россию!» М., 1994. 2. Бенуа А. Н. Мой дневник. 1916-1917-1918. М., 2003.

3. Бережной А. Ф. Русская легальная печать в годы первой мировой войны. Л.: Наука, 1975.

4. Волков А. П., Костяев Э. В. Взаимосвязь Первой мировой войны и Февральской революции 1917 года в России: взгляды Г. В. Плеханова и его единомышленников // Вестник Екатерининского института. 2014. № 1. 5. Гиппиус З. Петербургские дневники. 1914-1918 // Гиппиус З. Н. Живые лица. Кн. 1. Тбилиси, 1991.

6. Гужва Д. Г. Русская военная периодическая печать в годы Первой мировой войны // Военно-исторический журнал. № 12. 2007. С. 37-41. 7. Летопись литературных событий в России конца XIX – начала XX в. (1891 – октябрь 1917). Выпуск 3 (1911 – октябрь 1917). М.: ИМЛИ РАН, 2005. 8. Литературное наследство. М., 1932. Т. 2. 9. Майер Л. «Русская воля» и «Луч»: А. Д. Протопопов и Максим Горький в борьбе за буржуазную общественность накануне Февральской революции // Отечественная история, 1996, № 1. 10. Махонина С. Я. История русской журналистики начала XX века. М.: Флинта: Наука, 2004. 11. Мельгунов С. П. О современных литературных нравах. М., 1916.

12. Ожигов А. [Н. П. Ашешов]. Романы пореволюционного краха // Современный мир. 1916. № 3.

13. Русская литература и журналистика начала XX века. 1905-1917. Большевистские и общедемократические издания. М.: Наука, 1984. 14. Русская литература и журналистика начала XX века. 1905-1917. Буржуазно-либеральные и модернистские издания. М.: Наука, 1984. 15. Слезин А. А., Самохин К. В. На историческом переломе. Тамбов, 2007.

Иванов Анатолий Иванович

С первых дней войны жанры публицистики, призванные описывать жизнь людей на фронте и в тылу, мир их духовных переживаний и чувств, их отношение к различным фактам войны, заняли прочное место на страницах периодической печати, передачах радио. Публицистика стала основной формой творчества крупнейших мастеров художественного слова. Индивидуальное восприятие окружающей действительности, непосредственные впечатления сочетались в их творчестве с реальной жизнью, с глубиной переживаемых человеком событий.
Алексей Толстой, Николай Тихонов, Илья Эренбург, Михаил Шолохов, Константин Симонов, Борис Горбатов, Леонид Соболев, Всеволод Вишневский, Леонид Леонов, Мариэтта Шагинян, Алексей Сурков, Владимир Величко и другие писатели-публицисты создали произведения, несущие огромный заряд патриотизма, веры в нашу победу. Их творчество способствовало воспитанию масс в духе любви и преданности своей Отчизне.
Голос советской публицистики эпохи Великой Отечественной войны достигал особой силы, когда главной темой ее произведений становилась тема Родины. В тяжелых условиях войны, когда решалась судьба страны, не могли оставить равнодушной читательскую аудиторию произведения, звавшие к ее защите, к преодолению всех препятствий и лишений в борьбе с врагом. Так воспринимались миллионами читателей статьи "Родина" А. Толстого, "Сила России" Н. Тихонова, "Размышления у Киева" Л. Леонова, "Украина в огне" А. Довженко, "Душа России" И. Эренбурга, "Уроки истории" Вс. Вишневского и многие другие, в которых с огромной эмоциональной силой раскрывались истинный характер патриотизма, героические традиции прошлого нашей страны.
Тема Родины, патриотического долга перед ней заняла главное место в публицистическом творчестве А. Толстого с первых дней войны. 27 июня 1941 г. в "Правде" появилась его первая военная статья "Что мы защищаем". В ней автор противопоставил захватническим устремлениям фашистской Германии твердую уверенность советского народа в правоте своего дела, ибо он защищал свою Отчизну от врага. В грозный для страны час слова публициста звучали как призывный набат. 18 октября 1941 г. "Правда" опубликовала его статью "Москве угрожает враг". Начав ее словами "Ни шагу дальше!", писатель-публицист обратился к самым сокровенным патриотическим чувствам каждого советского человека. Исключительного публицистического накала тема Отчизны достигла в статье А. Толстого "Родина", впервые опубликованной 7 ноября 1941 г. в газете "Красная звезда" и перепечатанной затем многими изданиями. Пророческие слова писателя, содержащиеся в этой статье: "Мы сдюжим!", - стали клятвой советских воинов в трудные дни обороны Москвы.
В творчестве А. Толстого - и художественном и публицистическом - тесно переплетаются две темы - Родины и внутреннего богатства национального характера русского человека. С наибольшей полнотой это единство воплотилось в "Рассказах Ивана Сударева", первый цикл которых появился в "Красной звезде" в апреле 1942 г., а последний - "Русский характер" - на страницах этой же газеты 7 мая 1944 г.
За годы войны А. Толстой написал около 100 статей, текстов для выступлений на митингах и собраниях. Многие из них звучали по радио, публиковались в газетах.
23 июня 1941 г. - на второй день Великой Отечественной войны - началась публицистическая деятельность Ильи Эренбурга военного периода . Его статья "В первый день", появившаяся в печати, пронизана высоким гражданским пафосом, стремлением вселить в сознание людей непреклонную волю уничтожить фашистских захватчиков. Через два дня И. Эренбург по приглашению редакции "Красной звезды" пришел в газету и в тот же день написал статью "Гитлеровская орда", которая была напечатана 26 июня. Его статьи и памфлеты публиковались также во многих центральных и фронтовых газетах.
Свою главную задачу публицист видел в воспитании у народа ненависти к тем, кто посягнул на его жизнь, кто желает его поработить, уничтожить. Статьи И. Эренбурга "О ненависти", "Оправдание ненависти", "Киев", "Одесса", "Харьков" и другие вытравляли из сознания советских людей благодушие, обостряли чувство ненависти к врагу. Достигалось это за счет исключительной конкретности. Публицистика Эренбурга содержала неопровержимые факты о зверствах захватчиков, свидетельские показания, ссылки на секретные документы, приказы немецкого командования, личные записи убитых и пленных немцев.
Особого накала публицистика И. Эренбурга достигла в кризисные дни битвы за Москву. 12 октября 1941 г. "Красная звезда" опубликовала его статью "Выстоять!". Этот страстный клич стал ведущей темой статей "Дни испытаний", "Мы выстоим", "Испытание".
За годы Великой Отечественной войны Эренбург написал около 1,5 тыс. памфлетов, статей, корреспонденции, вышли в свет 4 тома его памфлетов и статей под названием "Война".
Первый том, изданный в 1942 г., открывался циклом памфлетов "Бешеные волки", в котором с исключительной разоблачительной силой созданы образы фашистских главарей - Гитлера, Геринга, Геббельса, Гимлера.
Значительное место в творчестве Эренбурга периода войны заняли статьи и корреспонденции для зарубежного читателя. Они передавались через Совинформбюро в телеграфные агентства и газеты Америки, Англии и других государств. Свыше 300 публикаций составил данный цикл. Все они затем вошли в книгу "Летопись мужества".
В конце войны создается большое количество путевых очерков. Их авторы Л. Славин, А. Малышко, Б. Полевой, П. Павленко и других рассказывали о победных боях советских войск, освобождавших народы Европы от фашизма, писали о взятии Будапешта, Вены, о штурме Берлина...
С публицистическими и проблемными статьями в печати и на радио выступали партийные и государственные деятели страны: М. Калинин, А. Жданов, А. Щербаков, В. Карпинский, Д. Мануильский, Е. Ярославский.
На страницах советской печати правдиво запечатлен в публицистике Б. Агапова, Т. Тэсс, М. Шагинян и других беспримерный трудовой подвиг миллионов людей тыла. Проблемам обеспечения фронта и населения страны продовольствием посвящали свои очерки Е. Кононенко, И. Рябов, А. Колосов и др.
Большой силой эмоционального воздействия обладала радиопублицистика. В памяти радиослушателей периода Великой Отечественной войны остались выступления у микрофона А. Гайдара, Р. Кармена, Л. Кассиля, П. Мануйлова и А. Фрама, К. Паустовского, Е. Петрова, Л. Соболева.
В годы Великой Отечественной войны заметное развитие получила фотопублицистика. Объектив фотоаппарата запечатлел неповторимые события истории и героические поступки тех, кто сражался за Родину. Имена фотопублицистов "Правды", "Известий", "Красной звезды", "Комсомольской правды" А. Устинова, М. Калашникова, Б. Кудоярова, Д. Бальтерманца, М. Бернштейна, В. Темина, П. Трошкина, Г. Хомзера, А. Капустянского, С. Лоскутова, Я. Халипа, И. Шагина и многих других встали в один ряд с именами публицистов пера и кинодокументалистов.
Усилиями опытных мастеров фотоодела, литературы и графики с августа 1941 г. стал выпускаться литературно-художественный журнал "Фронтовая иллюстрация". Почти одновременно стало выходить еще одно иллюстрированное издание - "Фотогазета", с периодичностью шесть раз в месяц. "Фотогазета" выходила до Дня Победы.
Неизменно мощной силой в арсенале публицистики военной поры оставались сатирические жанры, юмористические издания. Сатирические материалы часто появлялись в центральной печати. Так, в "Правде" над ними трудился творческий коллектив, в который входили художники Кукрыниксы (М. Куприянов, П. Крылов, Н. Соколов) и поэт С. Маршак. На некоторых фронтах были созданы сатирические журналы "Фронтовой юмор", "Сквозняк" и др.