Любовь как психологический феномен. Феномен любви и ее типы

ФЕНОМЕНОЛОГИЯ ЛЮБВИ

Тот, кто возлюбил много, мог

надеяться, что ему отпустится много,

после того, как он принес искреннее раскаяние

перед лицом гроба.

Митрополит Анастасий

О Пушкине сказано много. Говорить о нем сегодня - значит осознать его поэзию и прозу как со-бытие с истиной, которая есть Любовь. Попытаемся сделать это именно в кругозоре любви. Поэзия Пушкина - это вселенная любви, начиная с юношеских эротических стихотворений и кончая христианским "каменноостровским циклом". Что, в самом деле, общего между наброском пятнадцатилетнего мальчика под названием "Старик" ("Уж я не тот любовник страстный...") и гениальным поэтическим переложением великопостной молитвы прп. Ефрема Сирина - "дух смирения, терпения, любви и целомудрия мне в сердце оживи"? Можно ответить одним словом - любовь. В свое время Д.С.Лихачев заметил, что "древнерусскую литературу нужно рассматривать как литературу одной темы и одного сюжета. Этот сюжет - мировая история, и эта тема - смысл человеческой жизни" (1). Применительно к Пушкину эта мысль будет звучать как мировая история любви - Творца к твари и твари к творцу. У Пушкина нет ни одной строчки без любви - в этом плане он действительно "самый нравственный из наших писателей"(2). Собственно говоря, пушкинская муза была всего лишь послушна Божию велению, а Бог есть любовь (I Ин. 4:16). Еще в 20 годах текущего столетия - задолго до создания "Словаря языка Пушкина" - П.Б.Струве пришел к выводу, что наиболее значимыми для поэта словами были "неизъяснимый" и "непостижимый", "ясный" и "тихий" (3); как раз этими словами можно отчасти передать то состояние трепетной и таинственной радости, с которой православный верующий входит в свой храм. Подобно величайшему своему современнику Серафиму Саровскому, Пушкин как бы обращается к миру: "Радость моя!". Таково его обращение не только к миру, но и к другому человеку, и к женщине, и к России, и к самому Богу. В религиозно-философской традиции принято различать любовь-агапе (духовную), любовь-филию (душевную) и любовь-эрос (телесную). Разумеется, логически это различие достаточно условно. К какому из видов любви отнести следующие строчки: В синем небе звезды блещут, В синем море волны хлещут; Туча по небу идет, Бочка по морю плывет. По сути эти стихи не подлежат никакому "определению" - они сами суть определение любви. В приведенных строках Пушкина совершается первый онтологический акт миротворения, не объяснимый и не обусловленный ничем, кроме любви. Многодумный человеческий ум видел в сотворении мира то грехопадение Софии (гностики), то внутрибожественную драму "раздвоения абсолюта" (Шеллинг, Гегель), то диалектику избытка и недостатка (Бердяев) - а вот Пушкин прямо являет бытие как любовное деяние-покой, не знающее в полноте своей никаких "дистанций" и "асимметрий". Бытие есть прежде всего тихая и неизъяснимая радость - такова фундаментальная онтология Пушкина, сравнимая в этом плане разве что с "Троицей" Андрея Рублева, где три Лица, нераздельные в единосущии, ведут между собой безмолвный разговор. "Здравствуй, князь ты мой прекрасный. // Что ты тих, как день ненастный? // Опечалился чему?" - говорит Лебедь князю Гвидону, и уже сам подбор слов свидетельствует о прекрасно-любовном корне жизни, включающем в себя вместе с тем и тишину, и ненастный день, и даже печаль. "Радость-страдание - одно", скажет спустя почти век Александр Блок, но это будет уже описание любовной тайны мира, тогда как слово Пушкина есть в некотором роде ее скрытое явление, неподобное подобие. Как известно, именно так в христианском богословии устанавливается иерархический статус иконы. В мистико-онтологическом своем истоке творение Пушкина и есть икона Творца, видимого в твари и через тварь. Поэзию Пушкина можно сравнить с естественным откровением, где ничего не доказывается, но все показано, а единственным "обоснованием" истины являются присущие ей красота и радость в тихой печали. Благословен и день забот, Благословен и тьмы приход. Итак, поэзия Пушкина открывает мир и себя через любовь. В любой строке нашего великого национального поэта есть это зерно любви, или, выражаясь философским языком, положение красоты в творение. Всякое творение Пушкина осуществляет тот самый "эстезис", где нет уже ни внешнего, ни внутреннего, где духовное тождественно с душевным и телесным, и где само отсутствие (исчезновение) есть по сути присутствие, но только несказанное и несказанное... Как и на иконе, у Пушкина свет первичен, а тень вторична и возможна лишь как его отрицание. Даже в самых "темных" своих стихах, посвященных смерти, безумию или бессмыслице происходящего, поэт свято соблюдает этот закон, который в его творении сильнее его самого (индивидуального, субъективного, "малого"). "Не дай мне Бог сойти с ума..." - просит Пушкин, тем самым подтверждая, что разум - Логос - первичнее безумия, и, чтобы сохранить его, требуется "метанойя" (перемена ума во Христе). Вьющиеся и кружащиеся в метели бесы надрывают ему сердце, но власть их ограничена, время их проходит. "А нынче погляди в окно: // Под голубыми небесами великолепными коврами, // Блестя на солнце, снег лежит..." Даже в самом мрачном, может быть, своем создании - "Дар напрасный, дар случайный" - Пушкин как носитель и продолжатель православного доверия к Отцу Небесному не доходит до лютеранского ожесточения по известной формуле: "Любить - это значит ненавидеть самого себя", Впрочем, эта тема требует особого разговора. Как известно, в свой 29 день рождения - 26 мая 1828 года - Пушкин написал стихотворение: Дар напрасный, дар случайный, Жизнь, зачем ты мне дана? Иль зачем судьбою тайной Ты на казнь осуждена? Кто меня враждебной властью Из ничтожества воззвал, Душу мне наполнил страстью, Ум сомненьем взволновал?... Цели нет передо мною: Сердце пусто, празден ум, И томит меня тоскою Однозвучный жизни шум. Через Елизавету Михайловну Хитрово (дочь М. И. Кутузова) стихотворение стало известно митрополиту московскому Филарету, ответившему на него следующими строфами: Не напрасно, не случайно Жизнь от Бога нам дана, Не без воли Бога тайной И на казнь осуждена. Сам я своенравной властью Зло из темных бездн воззвал, Сам наполнил душу страстью, Ум сомненьем взволновал. Вспомнись мне, забвенный мною! Просияй сквозь сумрак дум, - И созиждется Тобою Сердце чисто, светел ум. (4) Прежде всего, обратим внимание, насколько зеркально отражаются друг в друге стихи Пушкина и Филарета. Святитель Филарет проникновенно обнажает в жалобах Пушкина его-другое, подлинное, то, в чем поэт идет против самого себя. Духовно-онтологические опоры у Пушкина и Филарета одинаковы, только это и создает творческое напряжение между ними. Во-первых, мир есть Божье творение, и вместе с тем мир сей во зле лежит; такова парадоксальная логика воцерковленного разума, с позиций которого обращается к поэту пастырь Церкви, и которая, если вчитаться в "Дар напрасный...", является имманентной логикой самого Пушкина -- иначе ему не на что было бы жаловаться и не к кому свою жалобу обращать. Более того, Филарет видит в приведенных пушкинских строфах христианский путь (эк-стазис) самого Пушкина, полностью следуя в этом древним отцам: "Мнящий о себе, что достиг уже верха добродетелей, никак не станет уже искать источной причины благ, одному себе приписывая силу преуспевать в добре... Праведно гнев посещает высокомудрствующий о себе ум, т.е. оставление его, или попущение ему потерпеть нападки от демонов, чтобы он пришел через это в чувство естественной своей немощи и в сознание покрывающей его и все доброе в нем совершающей Божьей силы, смирил себя" (5). Не знаю, читал ли Пушкин "Подвижническое слово" учителя Церкви седьмого века св.Максима Исповедника, но его ответ Филарету доказывает, что он любил - вопреки греху - Божий мир и себя в нем и всегда готов был открыться слезам радости и покаяния: В часы забав иль праздной скуки, Бывало, лире я моей Вверял изнеженные звуки Безумства, лени и страстей Но и тогда струны лукавой Невольно звон я прерывал, Когда твой голос величавый Меня внезапно поражал. Я лил потоки слез нежданных, И ранам совести моей Твоих речей благоуханных Отраден чистый был елей. И ныне с высоты духовной Мне руку простираешь ты, И силой кроткой и любовной Смиряешь бурные мечты. Твоим огнем душа палима Отвергла мрак земных сует, И внемлет арфе Серафима В священном ужасе поэт. Пожалуй, к этой переписке в интересующем нас отношении нечего добавить, разве что отметить тот факт, что Пушкина на выпускных экзаменах в лицее заметил не только старик Державин, но и бывший тогда ректором петербургской Духовной Академии молодой архимандрит Филарет; отметим и то, что последняя строфа вышеприведенного ответа Пушкиным была изменена, первоначально было: "И внемлет арфе Филарета в священном ужасе поэт". Таким образом, священная любовная сила вела нашего поэта по путям бытия, и эту силу в его душе не могла перебороть "жизни мышья беготня" ни в виде тоски, ни в виде гордыни, ни в виде языческого (вакхического) самоупоения сущим, хотя каждому из этих демонов отдал "малый" Пушкин свою дань. Если попытаться сформулировать "философию жизни" Пушкина, то можно определить ее как "видимое невидимого", где вера в Творца через рассматривание и любование творением укреплена бывает (ср.: Рим. 1. 19-20). В отличие от любого, в том числе и самого утонченного натурализма, вроде ницшеанского, жизнь у Пушкина не есть Бог; с другой стороны, ему нельзя приписывать и чего-то вроде ветхозаветного "растворения" Божества в онтологии, когда высшей ценностью фактически становится сам факт существования. ("Аз есмь сущий"). Пользуясь христианским именем, можно сказать, что миром у Пушкина правит не просто дух, а Святой Дух; именно он осеняет поэта (и читателя) сквозь магический кристалл пушкинской любви к бытию и быту. Вопреки романтическому двоемирию, Пушкин ценит мир Божий во всех его проявлениях ("мальчишек радостный народ коньками звучно режет лед"), и ему в конечном счете не за что роптать на Отца ("За что на Бога мне роптать, когда хоть одному творенью я мог свободу даровать"). В отличие от Сальери Пушкин знает, что есть правда на земле, но есть она и выше. В корне своем искусство Пушкина преодолевает искус богоотвержения именно благодаря любви к творению (недаром по-русски "искусство" и "искушение" - одного корня). В таком плане конечно, Пушкин выступает наследником всей православной традиции русской духовности, переживающей наличное как реальное только в свете Божьей славы, только в обратной перспективе замысла о каждой былинке мироздания, о его "клейких листочках", как скажет потом, цитируя Пушкина, Ф.М.Достоевский. Радость о мире и печаль о нем ("Когда для смертного умолкнет шумный день") соотнесены в пушкинском творении не "по-гречески" и не "по-индийски" (иллюзия, майя), а именно по-христиански и по-русски. Совершенно прав В.С.Непомнящий, утверждая, что Пушкин - это Россия, выраженная в слове (6). Русский космос, православно-русское "тихование" в лоне благодати - вот что наиболее характерно для его отношения к наличному и заданному в бытии. Пушкин крайне чуток не только к свету, но и к тени - к невозвратимому бегу времени, к "экзистенциальной тоске", к смерти, но его восприятие всего этого не имеет ничего общего с каким-либо (особенно романтически-идиллическим) "конструированием" их места в божественной плероме. Вера и доверие двигают пером нашего поэта в самых, казалось бы, пограничных ситуациях его художества (как и его жизни), хотя это вовсе не значит, что Пушкин как художник и человек был безгрешен. По точному определению И.А.Ильина, грех есть слабость в добре, а злодейство есть сила во зле - и как раз по этой причине безумие и гибель не царят у Пушкина, как чума (или "тошнота" - Ж.-П.Сартр), а уже как бы изначально побеждены Крестом, хотя и дана им до поры видимая власть. В том-то и отличие православной пушкинианы от всякого "экзистенциализма", что здесь первично не существование, а космический эрос, причиной которого является сам Господь. Выше мы уже сказали, что пушкинский дух не переносит жесткого различия между эросом, филией и агапе. "Блажен, кто смолоду был молод, блажен, кто вовремя созрел", пишет Пушкин, и это тот же самый поэт, который полагает: "Блажен, кто праздник жизни рано // Оставил, не допив до дна // Бокала полного вина". Разумеется, Пушкин живет не в раю и рисует перед нами не рай, - но итог его поэзии еще менее есть сближение между раем и адом, между сверхбытием и небытием, между "да" и "нет" - вопреки тому мнению, что для характеристики его поэтического мира якобы всегда необходимы два или больше антиномических суждения (7). Ничто не может быть дальше от Пушкина, чем пир во время чумы, во всяком случае, поза его председателя. В каком-то из уголков пушкинской души присутствовал, несомненно, бесенок цинизма, но такой фрондирующий задор, по верному наблюдению С.Л.Франка, есть не что иное, как специфически русская форма целомудрия (8). При всем своем "сюжетном" смертолюбии Пушкин никогда не переживал "самозванства смерти" (Ж.Батай). Напротив, он, подобно Данте, созерцал перед собой умными очами идеальный Предмет ("Татьяны милый идеал"); увидеть такой предмет - истину как любовь - и составляло задачу его творчества. В известном смысле он ничего не творил. Он только видел. Как говорит Иван Ильин, "в религии человек молитвенно созерцает Бога сердцем; в науке он систематически созерцает мыслью сущность мира; в добродетели он созерцает совестью состояние человеческой души; в политике он созерцает волевым воображением историческую судьбу своего народа и своего государства; в искусстве он созерцает нечувственные существенности мира для того, чтобы верно облечь их в чувственные образы и осязаемое земное тело. Духовное созерцание необходимо человеку всегда и везде для того, чтобы не блуждать в дурных фантазиях и злых соблазнах, а иметь предметный опыт и творческую почву под ногами" (9). Такой предметный опыт как раз и был у Пушкина - потому все страхи его шли "к веселию сердца", и Пушкин, по наблюдению Н.В.Гоголя, был "охоч до смеха". "Нет, ты не атеист, ты человек веселый", как выразится позднее один из героев Достоевского, косвенно намекая этими словами на источник религиозного мироприятия, в котором звучит "глубокий вечный хор валов, хвалебный гимн Отцу миров". * Любовь к Другому Без Пушкина все бы мы околели, начиная с Гоголя и до Чехова - мы, "трудящиеся и обремененные". Алексей Ремизов Согласно Ж.-П.Сартру, ад - это другие. Вместе с тем, по философской формуле Владимира Соловьева, любовь - это самоутверждение через отрицание себя в другом. Нравится нам это или нет, перед нами религиозно-философское противоположение, через которое проходит каждый человек, тем более находящийся в христианском духовном поле. Современный греческий богослов епископ Иоанн Зизиулас убедительно очертил нахождение христианского человека в пересечении истины и общения. Истина неосуществима одним (одиноким, "единственным") человеком, и наоборот, подлинное - любовное соединение людей реально только в истине. Творчество Пушкина исполнено подобной истиной-общением. Начиная с приветствия внукам, которые "в добрый час (курсив мой - А.К.) из мира вытеснят и нас", и кончая детальнейше развернутым анализом личностных отношений с собственным героем - Онегиным, Пушкин нигде не утверждает себя с превосходством авторской вненаходимости, он никого не судит и не осуждает. Более того, он заранее не знает, что "выкинут" его персонажи - вот Татьяна взяла да вышла замуж. Многими исследователями отмечалось, что в пушкиниане содержится в "семенных логосах" вся новая русская литература (и в значительной мере философия). Есть у него и бахтинская "полифония", и "заслуженный собеседник" Ухтомского. Чего у него нет - так это объектного отношения к другому, когда человеческий, личный или авторский, взгляд не отграничивает лицо от лика и личины, и люди, что называется, не видят друг друга в упор. Наиболее богатый материал для освещения этой темы дает "Евгений Онегин": к нему и обратимся. Уже в "Посвящении" романа Пушкин вводит читателя в свой мир дорогой дружбы: "вниманье дружбы возлюбя". Читатели нового произведения для него - друзья Людмилы и Руслана, и даже сам его главный герой, Онегин - добрый приятель автора. Другой, дружба, друг - слова одного семейства, и создается впечатление о всеобщей дружбе-любви, царящей в романе, во всяком случае в его начальных строфах. Между тем истинное отношение к другому только завязывается на этих первых страницах, ему предстоят испытания. "Вот мой Онегин на свободе" - что означает здесь это притяжательное местоимение? Формально говоря, оно означает одновременно и приятельство, и авторство Пушкина по отношению к Онегину. Вместе с тем уже в ближайших строфах подчеркивается решительная инаковость Онегина и автора: "Высокой страсти не имея для звуков жизни не щадить, не мог он ямба от хорея, как мы ни бились, отличить... зато читал Адама Смита...". Находясь в личном и поэтическом авторском кругозоре, Онегин - совершенно другой человек, чем Пушкин: он рассудочен и прозаичен, он "эконом", а не поэт - а это в глазах русской культуры вообще, и золотого ее века в частности, заслуживает осуждения. В дальнейшем по ходу романа Пушкин еще усилит эту инаковость: "всегда я рад заметить разность между Онегиным и мной". "Мой" для Пушкина вовсе не означает "я сам", моим может быть и друг, и приятель, и враг, и грех. Космос Пушкина отнюдь не эгоцентричен и не "автоцентричен". Вопреки разговорам о ренессансной природе творчества Пушкина, -- и это особенно видно на его отношении с другим - для Пушкина высшей значимостью обладают в конечном счете сверхличные и даже сверхчеловеческие горизонты бытия; в этом он ближе к Данте, чем к Шекспиру. Ценность личности предполагает сверхличные ценности (здесь отечественная философия ХХ века унаследовала пушкинский, в истоке своем православно-русский, подход к человеку). По этой самой причине выйти к другому, принять другого - значит раскрыть Божий замысел о нем, выделить его из пены дней, из жесткой и рутинной причинно-следственной решетки эмпирического мира. А это доступно только любви... Описание пути любви к другому, иному созданию - об этом весь роман "Евгений Онегин". Переходя от главы к главе, читатель вместе с автором и действующими лицами как бы поднимается по духовной лестнице (вспомним образ "лествицы" Иоанна Лествичника). Роман писался Пушкиным почти восемь лет, сам автор стал за это время другим, иными явились и его герои. Возвышаясь от одного духовно-онтологического уровня к другому, Пушкин, подобно Данте, ведет героев и читателя к первообразу всех образов, о котором он, тем не менее, как наследник исихастской традиции, целомудренно молчит, чрезвычайно редко намекая на софийные (идеальные) моменты своего повествования. Тем более трудна его задача - перейти от "моего", "ближнего" Онегина к "дальнему" Онегину, к самому Онегину в его лучших, предельных возможностях, а не в его слабостях и пороках. Прочитав роман до конца, читатель в итоге переживает катарсис, очищение и пресуществление перенесенных страданий. В злую для него минуту мы оставляем Онегина вместе с автором - но это уже совсем другой Онегин, чем механически-светская кукла первой главы, для которого каждый звон брегета предвещает не столько обед, сколько смерть. Что осталось от "глубокого эконома" после всего происшедшего, после убийства друга и любви Татьяны? Можно ответить одним словом - осталась душа, готовая к встрече с Богом, потому что только любовь и страдания очищают грешную душу, открывая в ней такие области, о которых "механически-экономический", рациональный человек и не догадывается. В огне любви и страдания сгорает пошлость нашего "темного двойника", нашей непросветленной, "слишком человеческой" (Ф.Ницше) природы. Онегин теперь знает, что жребий его измерен, и ему, подобно библейскому царю Валтасару, теперь остается лишь молить, чтобы он не был найден легким... В этом огне стираются ложные, эгоцентрические границы между "моим" и "чужим" - в последнем счете вселенским, Боговым. Любовь, пробившаяся через страдание навстречу Другому, не знает ничего внешнего, объектного - она созерцает тайное, сокровенное. Не познавательно-эгоистический захват ("мой Онегин", "мой Пушкин"), а самоотдача замыслу о лице, т.е. Лику - таков исход пушкинского романа. Павел Флоренский ставил, как известно, дружбу выше любви. Но я думаю, что как раз у Пушкина мы возвышаемся до единого их источника. Всеединство, данное в русском слове - вот что такое Пушкин. Когда автор - уже в восьмой главе - "защищает" своего героя от объектного, нелюбовного суда рассудочного читателя, он в сущности лишь символизирует истину, которая "не передается" (князь В.Ф.Одоевский) (10), но должна быть заслужена, обретена касанием любви: Зачем же так неблагосклоннло Вы отзываетесь о нем? За то ль, что мы неугомонно Хлопочем, судим обо всем, Что пылких душ неосторожность Иль оскорбляет, иль смешит, Что ум, любя простор, теснит, Что слишком часто разговоры Принять мы рады за дела, Что глупость ветрена и зла, Что важным людям важны вздоры, И что посредственность одна Нам по плечу и не странна? В этих словах Пушкин как автор (и вместе с тем как друг Онегина) становится на любящую позицию Татьяны - иначе ведь и не полюбила бы романтическая дворянская девушка этого "эконома" и одновременно "москвича в гарольдовом плаще". Но в том-то и дело, что на путях господних своей любви и своей драмы Онегин с Татьяной освободились от мишуры романтизма, от всего "моего, слишком моего": их любовь вышла на высоту, где дуют космические ветры и где охраняет только Христос. По мысли Валентина Непомнящего, Татьяна в конце романа отвергает Онегина из любви к нему - но вместе с тем прав и Достоевский, подчеркнувший в своей речи о Пушкине жертвенность Татьяниной любви. Татьяна сохраняет верность своему мужу, потому что она любит Онегина, но еще больше она любит Бога - таково могущее показаться изуверским, "домостроевским" разрешение Татьяной своей и онегинской судьбы (11). Любовь приводит Онегина к грани смерти, но теперь за этой гранью его ожидает уже не механический брегет, а любовь Другого, который стал с ним одним в Боге, оставаясь разделенным на земле. Если это жертва, то благодатная, за которой стоит тайна богочеловеческого лица и которую пытались осмыслить люди в течение тысяч лет, от "андрогина" Платона до "вечной женственности" Гете и "Софии" Беме и Владимира Соловьева. Что касается Пушкина, то он в романе прошел вместе со своими героями полный вертикальный разрез истины, которая не передается, и понял, что разлученные в жизни (рационализмом или романтизмом - все равно) любящие едины в Боге; в его фаворском свете нет "моего" и "чужого", здесь как труха сгорает ад всякой объектной "другости". Как сказано в Писании, в раю "не женятся и не выходят замуж, но будут как ангелы небесные" (Мрк.12-25). Итак, мы можем сделать вывод о том, что Пушкин как православный поэт-провидец идет к истине вместе со своими героями и читателями через общение с ними в любви. По определению епископа Зизиуласа, "субстрат существа не бытие, а любовь. Истинный смысл бытия имеет содержание только в любви, а не в объективной структуре рационального, которая могла заключаться в себе самой" (12). Истина-любовь в христианстве не есть какая-либо готовая идея или вещь, она осуществляется людьми как невозможное на грешной земле, но абсолютно реальное в Боге бытие. Великий русский поэт Пушкин, быть может, как никто до него в мировой литературе одолел этот путь в соответствии с заповедью, что Царство Божие силою берется. Его личные слабости как человека и падения как художника ("Гаврилиада") лишь подчеркивают меру бесовского сопротивления, которую ему пришлось превзойти. Если действительно сердцевина всякого бытия (кроме грехопадения) - Христос (13), то у Пушкина Он царит и в катартическом финале "Евгения Онегина" ("Кто б ни был ты, о мой читатель, друг, недруг, я хочу с тобой расстаться нынче как приятель. Прости."), и во всенародном покаянии Пугачева на Красной площади в виду Кремлевских соборов ("Прости, народ православный, в чем согрубил пред тобою"), и в верности до гроба Василисы Егоровны своему мужу капитану Миронову ("вместе жить, вместе и умирать"), и в такой же верности "старого пса" Савельича своему барину, и в не меньшей преданности Гринева своему старому слуге, и в отказе Петра Гринева служить самозванцу (несмотря на личную симпатию к нему), и в помиловании императрицей Гринева по просьбе Маши - вообще в любом пушкинском творении, кроме отмеченных печатью греха. Сам Пушкин на смертном одре простил своего убийцу и завещал не мстить ему. В завершении - в высшей точке - пушкинского творчества и пушкинской жизни Другой перестает быть для него иным, становясь ипостасно единым с ним самим и с читателями. "Блаженны милостивы, ибо они помилованы будут" (Мтф. 5:7). * Любовь к женщине Крепка, как смерть, любовь. Песнь Песней Любовь к женщине занимает в пушкиниане особое место. Отношения между мужчиной и женщиной вообще всеохватны и мистичны; как писал В.В.Розанов, нет в человеке капли крови, ногтя, волоса, которые не были бы пропитаны полом. Человек как бы клубится вокруг своего пола. Такой взгляд, разумеется, не имеет ничего общего с фрейдизмом, снижающим религиозную значимость пола до физиологии. Скопцы не наследуют Царства небесного - и вот эта-то радость и одновременно проклятие человеческого эроса предельно напряжены у Пушкина. Богословы до сих пор спорят о том, как должен быть истолкован библейский рассказ о сотворении мужчины и женщины - как первичный онтологический акт или как символ последующего полового разделения. Любовь в условиях грехопадения, небесное в земном - такова исходная коллизия эроса у Пушкина. Уже из такого предварительного определения вытекает, что Пушкин чрезвычайно далек от всякой "диктатуры интимности", что его любовь есть всегда любовь перед Богом, а не перед мужчиной и женщиной как таковыми (14). В пушкинской поэзии и прозе - даже в самых откровенных местах - нет ничего позорного, непристойного, никакой "прозрачности зла" (Ж.Бодрияр) и тем более "цветов зла" (Ш.Бодлер). Известный критик серебряного века Ю.Айхенвальд даже в соблазнительной "Гаврилиаде" увидел отнюдь не шуточное повествование о том, как Бог полюбил свое же создание, свою рабу, земную деву (15). Дело тут, конечно, не в завихрениях "нового религиозного сознания", а в самом существе дела: даже в темных своих элементах, находящихся под знаком "злобного гения" ("Неистощимой клеветою он Провиденье искушал"), эрос Пушкина не опускается ниже определенной черты, обозначаемой точным русским словом целомудрие. Как я уже сказал, даже в юношеской стихотворной эротике (собственно эротике в узком смысле) больше трансцендирующего ожидания будущего, чем самодостаточного упоения настоящим. Эрос вообще крепко повязан с Танатосом ("душный, смертный плоти запах", по слову Блока), у Пушкина же еще и с грустью-тоской, неизбывной разлукой. Пятнадцатилетним мальчиком он пишет стихотворение "Гроб Анакреона", где пылкий гимн земным радостям ("Наслаждайся, наслаждайся, чаще кубок наливай, страстью пылкой утомляйся и за чашей отдыхай!") объемлется и ограничивается лирой над могилой, где "почиет в мире сладострастия мудрец", которого увели в гроб музы и хариты. Кто не помнит чудных женских ножек из первой главы "Евгения Онегина" (некоторые из искусствоведов даже наградили за это Пушкина титулом "эротического писателя" и вышли с ним на прогулку); значительно реже вспоминают завершение этой темы в той же первой главе: "Но полно прославлять надменных болтливой лирою своей: они не стоят ни страстей, ни песен, ими вдохновенных: слова и взор волшебниц сих обманчивы... как ножки их". В 1826 году появляется стихотворение "Признание", где читаем: "Но узнаю по всем приметам болезнь любви (курсив мой - А.К.) в душе моей". Наконец, уже в седьмой главе "Евгения Онегина", то есть вполне зрелым человеком, Пушкин прямо пишет от своего (авторского) имени: Как грустно мне твое явленье, Весна, весна! Пора любви! Какое томное волненье В моей душе, в моей крови! С каким тяжелым умиленьем Я наслаждаюсь дуновеньем В лицо мне веющей весны, На лоне сельской тишины! Или мне чуждо наслажденье, И все, что радует, живит, Все, что ликует и блестит, Наводит скуку и томленье На душу мертвую давно, И все ей кажется темно? Так вот каков этот "эротический писатель"! Мудрецу-психоаналитику, который находит во всем этом скрытый комплекс некрофилии, можем сказать, что для Пушкина как христианина смерть есть часть жизни на пороге инобытия, а не просто дуалистическая противоположность здоровью и долголетию. Любовь к миру, любовь к другу, любовь к женщине в таком случае оказываются испытанием, налагаемым на любящее сердце условиями эмпирического пространства и времени. Фактически с детских лет до вершин жизни сверхчувственная поэтическая интуиция вела Пушкина прочь от всяких "абсолютизаций", от всяких идолов, будь то идол эротики или идол романтической страсти. Прибегая к любимому бердяевскому обороту, позволительно заметить, что Пушкин очень остро переживает неизбежность объективации любви в пределах относительного земного существования и не дает сердцу забываться Нет, нет, не должен я, не смею, не могу Волнениям любви безумно предаваться; Спокойствие мое я строго берегу И сердцу не даю пылать и забываться; Нет, полно мне любить; но почему ж порой Не погружуся я в минутное мечтанье, Когда нечаянно пройдет передо мной Младое, чистое, небесное созданье. Пройдет и скроется? Ужель не можно мне, Любуясь девою в печальном сладострастье, Глазами следовать за ней и в тишине Благословлять ее на радость и на счастье, И сердцем ей желать все блага жизни сей, Веселый мир души, беспечные досуги, Все - даже счастие того, кто избран ей, Кто милой деве даст название супруги. (К***, 1832) "Пройдет и скроется" - вот ключ к символике любви-страдания у Пушкина. В отличие от язычников (как древних, так и новых), Пушкин не отождествляет любовь с эротикой; в отличие же от романтиков (и позднейших символистов) он не впадает в принципиальную двойственность горнего и дольнего, для которой "все преходящее - только подобие" (Гете). Даже архетип "Песни Песней" не подходит к пушкиниане, потому что любящие здесь принадлежат не только друг другу, но и Третьему, который есть сама Любовь. Классические образцы эротической любви, известные европейской традиции, также мало чего нам прояснят в творении Пушкина. Снова и снова воспроизводит наш поэт тему любви-прощания, когда любящие вроде бы могут соединиться, но берут на себя крест расставания во имя некоей высшей правды: Я вас любил: любовь еще, быть может, В душе моей угасла не совсем; Но пусть она вас больше не тревожит; Я не хочу печалить вас ничем. Я вас любил безмолвно, безнадежно, То робостью, то ревностью томим; Я вас любовь так искренно, так нежно, Как дай вам Бог любимой быть другим. (1829) Кроме нас с тобой, есть еще и другой, и потому я не буду счастлив (или счастлива) за счет Другого - таков истинно православный ответ на зов сильной, как смерть, любви. Эмпирически другим может в зависимости от обстоятельств оказаться и старый генерал (как у Татьяны), и тот, "кто милой деве даст название супруги", ее суженый и т.д. - но мистически этим Другим в конечном счете является Господь Сил и Светов, перед лицом которого только и возможна любовь. Пушкинское "вечное прощание" - это не драма Ромео и Джульетты под давлением внешних врагов, и уж тем более не разрыв Фауста с Маргаритой, который довольно спокойно переступает через гибель своей возлюбленной и своего от нее ребенка. Быть может, наиболее родственно пушкинскому отношению к любви отношение Данте к Беатриче, но этому противоречит не только духовное "трезвение" русского поэта, но и сама его жизнь, закончившаяся, как известно, в церковном браке. Вообще, эротический культ Софии как Вечной Женственности есть одна из абсолютизаций христианской антиномии Творца и твари, а мы уже говорили, что Пушкин не склонен сотворять себе кумира ни из чего тварного... Даже знаменитые его слова "привычка свыше нам дана, замена счастию она" следует читать именно в этом контексте... Если выражаться категориально, то в пушкинском эросе телесное пресуществляется в душевное и духовное (16), а это не проходит бесследно и "безнаказанно" для земной юдоли. Мужчина и женщина в создании нашего классика входят в символические отношения друг с другом, но в отличие от романтизма и символизма как школы, он не настаивает на указанном соотношении, предоставляя его, как и всю жизнь, в волю Божию. У Пушкина девушка не кивает на розу, а роза на девушку - все остаются самими собой. В некотором смысле пушкиниана обличает не только ложь языческой (вакхической) сексуальности или романтического (в сущности, мефистофельского) превознесения над миром, она обличает и самодовление кумира красоты. Когда Пушкин пишет: Я помню чудное мгновенье: Передо мной явилась ты, Как мимолетное виденье, Как гений чистой красоты, (1825) - он символически уравнивает "гения чистой красоты" с "мимолетным виденьем" как раз на том основании, что никакая земная красота (и, следовательно, земная любовь) не исчерпывает своего сверхбытийного источника, но и не безразлична к нему - иначе это была бы лишь иллюзия, майя. "Поэзия Пушкин вся стоит под знаком преображения" (17) -- верно замечает С.Л.Франк, и как раз опытом такого преображения предостерегал летописец Пимен будущего Лжедимитрия от лукавой женской любви: Не сетуй, брат, что рано грешный свет Покинул ты, что мало искушений Послал тебе Всевышний. Верь ты мне: Нас издали пленяет слава, роскошь И женская лукавая любовь. Я долго жил и многим насладился; Но с той поры лишь ведаю блаженство, Как в монастырь Господь меня привел. Разумеется, Пушкин не зовет всех в монастырь - это путь немногих избранных - но он в своем сознании созерцает мужчину и женщину не только как "половинки" целого, но и как само это Целое, предвосхищаемое и чаемое, но не осуществляемое до конца на земле. Церковь благословляет таинство брака, но она в литургическом венчальном чине приравнивает венцы супружеские к венцам мученическим. Иначе говоря, супружество и монашество суть явления одного ряда, а семья - это малая церковь. Любящие не исчерпывают на земле глубины любви в браке, но они несут на себе тяготы друг друга в ожидании Царства Божия, где Бог будет все во всем. "Я, сколько ни любил бы вас, привыкнув, разлюблю тотчас", - говорит Онегин Татьяне, как бы подтверждая известную фразу мадам де Сталь, что любовь сильнее смерти, но не сильнее брака. В отличие от подобного романтического взгляда, Пушкин не видит в любви и браке врагов - он видит в них лишь "неподобное подобие" того окончательного состояния, когда не женятся и не выходят замуж, но живут как ангелы небесные. Еще Аристотель писал, что мужское и женское - символы друг друга, потому что противоположны и только вместе составляют целое ("Этика Эвдемова"). Со своей стороны, основоположник православной апофатики Дионисий Ареопагит указывал: "Когда Бог восславляется через прекрасные формы, Он восславляется по образу мира сего. Когда же Он восславляется через неподобные и чуждые Ему образы, то Он восславляется превыше мира сего, ибо тогда подразумевается, что он и не равен, и не соразмерен, а запределен всему тому, посредством чего Его восхваляют... всякая фигура являет истину тем очевиднее, чем открытее свидетельствует о себе через неподобность уподобления, что она - фигура, а не истина. Неподобное уподобление не дает телесному чувству, льнущему ко всему вещественному, успокоиться на низменных образах, думать лишь о них и принимать их как бы за всю полноту истины" (18). Таков логос любви у Пушкина. Для православного чувства и ума икона Спасителя есть высшая святыня, которую нужно беречь как зеницу ока, но в то же время - не сам Бог. Буквальное отождествление образа с Первообразом ведет от иконопочитания к иконопоклонничеству, то есть сотворению кумира. Любовь к миру, любовь к другу и особенно любовь к женщине сильнее у Пушкина всего на свете, сильнее даже смерти, но она не сильнее самого Солнца любви, потому что светит его отраженным светом. Земных страстей может быть много (начиная с низших ступеней, где существует размножение без любви), но даже на высших персоналистических взлетах эроса, где любовь подавляет и даже практически исключает всякое размножение (секс), Пушкин всегда отличает "фигуру" (Ареопагит) от истины, виденье красоты от самой Красоты. Вместе с тем, как уже говорилось, у Пушкина нет и тени нигилизма по отношению к священному дару жизни: романтизм и символизм как трансцендентальные установки, взыскующие знака, а не вещи, равно далеки от него. Даже ложь софианства, гностического культа "жены, облеченной в солнце", поэтически опровергается Пушкиным именно в силу его духовной трезвости, покоящейся на твердыне Православия. Казалось бы, Князю Гвидону в лице Царевны Лебеди явилась сама София - "месяц под косой блестит, а во лбу звезда горит" (ср. описание Жены, Облеченной в Солнце в Апокалипсисе) - и что же? Князь царевну обнимает, К белой груди прижимает И ведет ее скорей К милой матушке своей. Князь ей в ноги, умоляя: "Государыня-родная! Выбрал я жену себе, Дочь послушную тебе. Просим оба разрешенья, Твоего благословенья; Ты детей благослови Жить в совете и любви". Над главою их покорной Мать с иконой чудотворной Слезы льет и говорит: "Бог вас, дети, наградит". Князь не долго собирался На царевне обвенчался; Стали жить да поживать, Да приплода поджидать. Кто из романтиков или софиологов женился на своей Прекрасной Даме, жил с нею да поживал, да приплода поджидал? Вспомним для примера хотя бы супружество Александра Блока - в отличие от супружества самого Пушкина, родившего в законном браке четверых детей от любимой Наташи: "Мой идеал теперь хозяйка... да щей горшок, да сам большой". Итак, по Пушкину, для любви нет мирского закона - любовь выше закона, но в то же время он и не обоготворяет земную любовь, ибо это обозначало бы кощунственное отождествление Творца и твари, опущение духа до дурной множественности бытия. В отличие от гностиков, романтиков и символистов, автор "Евгения Онегина" не эротизировал свою Софию (19) и потому избег рабства страсти, которая в русском языке имеет один корень со словом "страх". Не только Татьяна Ларина была другому отдана - тому же Другому была отдана и Маша Миронова, которая никогда бы не вышла замуж без родительского благословения. "Нет, Петр Андреич, отвечала Маша, я не выйду за тебя без благословения твоих родителей. Без их благословения не будет тебе счастия. Покоримся воле Божией (курсив мой - А.К.). Коли найдешь себе суженую, коли полюбишь другую - Бог с тобою, Петр Андреич; а я за вас обоих...". Точно так желал и сам автор: "...дай вам Бог любимой быть другим". Пожалуй, только Дон Гуан из "Каменного гостя" поступил иначе, вызвав на бой за свою грешную любовь подземные силы и - поплатился за это жизнью. В любви к женщине, как повсюду, духовный строй пушкинской музы глубоко иерархичен, а не гармоничен и не катастрофичен. В этом, между прочим, одно из существенных отличий Пушкина от Достоевского и Льва Толстого, для которых любовная Встреча двух судеб чаще всего означала их жизненное и религиозное крушение. Если экзистенциальные пути князя Мышкина, Настасьи Филипповны, Анны Карениной, Вронского буквально висят на ниточках и обрываются безумием, убийством, самоубийством, то у героев Пушкина это скорее исключение, чем правило, хотя ему прекрасно ведомо поветрие мировой Чумы (20). В религиозно-философском плане это означает, что его гений был освящен не только божественной Энергией, но и божественным Порядком, для установления которого в мире нужно освобождение от эгоизма - жертва вечерняя. Тварное существо (человек) не в состоянии просто пресуществиться в Другого "по горизонтали" - для этого необходим третий, который есть одновременно начало и конец всего (круг аввы Дорофея). Если говорить об аде у Пушкина, то это именно распускание в твари, когда любовь к человеку подменяет веру и любовь к Богу. "Если бы Пушкин жил в средние века, - писал Влад.Соловьев, - то... он бы мог пойти в монастырь, чтобы связать свое художническое призвание с прямым культом того, что абсолютно достойно" (21). Со своей стороны, ему вторил такой "православный эстет", как К. Н. Леонтьев: "С первого взгляда кажется, что монашество, отрекающееся от семьи, есть логическая антитеза семьи. Однако на деле оказывается иное. Брак есть своего рода аскетизм, своего рода отречение. Строгий, религиозный, нравственный брак есть лишь смягченное монашество - иночество вдвоем или с детьми учениками" (22). Не того ли жаждала и душа самого поэта: "Юность не имеет нужды в at home, зрелый возраст ужасается своего уединения. Блажен, кто находит подругу - тогда удались он домой. О, скоро ли перенесу я мои пенаты в деревню - поля, сад, крестьяне; труды поэтические - семья, любовь etc. -религия, смерть" (3,464). Все это мыслимо только на том основании, что "совершенная любовь изгоняет страх" (1 Ин.4:18). * Любовь к России Тебя, как первую любовь России сердце не забудет. Ф.Тютчев Известный философ русского зарубежья Г.П.Федотов назвал в свое время Пушкина певцом империи и свободы. Я думаю, что Пушкин был поэтом православного соборного Царства - так будет вернее. В 1823 году молодой Пушкин написал стихотворение на мотив Евангельской притчи о сеятеле: Изыде сеятель сеяти семена своя. Свободы сеятель пустынный, Я вышел рано, до звезды; Рукою чистой и безвинной В порабощенные бразды Бросал живительное семя - Но потерял я только время, Благие мысли и труды... Паситесь, мирные народы! Вас не разбудит чести клич. К чему стадам дары свободы? Их должно резать или стричь Наследство их из рода в роды Ярмо с гремушками да бич. (1823) В историософском плане - в плане отношения к России как духовной реальности - это стихотворение есть ключ к началу пушкинианы. Оно еще более резко, чем предшествующая ему ода "Вольность" ("...Где ты, где ты, гроза царей, свободы гордая певица?") или знаменитое послание "К Чаадаеву", выставляет на передний план категорию свободы. Если же при этом учесть, что Пушкин сопроводил его в письме к А.И.Тургеневу от 1 декабря 1823 г. ироническим комментарием ("...я закаялся и написал на днях подражание басне умеренного демократа Иисуса Христа"), то позволительно думать, что пушкинская муза воспевала либерализм, для которого важна свобода сама по себе, свобода как таковая, а все остальное приложится... Было бы, однако, большой ошибкой начало выдавать за конец, а хронологию путать с онтологией. Да, Пушкин начал как свободолюбец, иронист и гордец, а кончил мученически. Но что самое главное - как крупнейший русский национальный поэт, Пушкин пришел в своем искусстве к совсем иным мировоззренческим берегам. Он буквально перешел в иную социальную веру. Дело при этом не следует понимать таким образом, что Пушкин отказался от своей поэтической юности ("строк печальных не смываю") - он духовно покаялся в ней, бесконечно расширил и углубил свой бытийный горизонт. И это дало его поэзии такую силу, что она заслуживает названия образа Православного Царства - не больше и не меньше. В религиозно-социальном плане я бы разделил творчество Пушкин на три больших периода: до покаяния ("Свободы сеятель пустынный"), эпоха самого покаяния ("Евгений Онегин", "Борис Годунов") и, наконец, вершина его пути ("Медный всадник", "Капитанская дочка", каменноостровский цикл). В первом периоде пушкинская лира требует свободы, гордится и любуется собой - примеры я привел выше. Мирная жизнь, смирение и покорность в это время для нее - холопство, удел которого - "умеренный демократизм", до которого нет дела певцу всяческой вольности. Однако уже здесь, в истоке пушкинианы, сквозят ноты сомнения в самодостаточности свободы, и особенно на Руси. Само желание отчизне посвятить души прекрасные порывы свидетельствует о том, что у свободы должен быть духовный Предмет, без которого она вырождается в свободу греха. "Познайте истину, и истина сделает вас свободными" (Ин.8:32), сказано в Писании, и Пушкин искал эту истинную свободу, или лучше сказать, свободу в истине, до самой смерти. По-видимому, высшей и одновременно наиболее отчаянной точкой этого поиска явился роман "Евгений Онегин". Принято считать, что в романе этом поэт отразил трагедию русского барства ("великое дворянское безделье", по определению И.Л.Солоневича). Я полагаю, однако, что речь надо вести именно о таком этапе духовного возрастания Пушкина, когда он вошел в пору покаяния в православном смысле этого слова и в пору чуткого внимания к своеобычности свой Родины - в историософском своем воззрении. Если сказать совсем коротко, Пушкин полюбил Россию такой, какова она есть; в этом суть дела. Не следует забывать, что Онегин, это дитя Летнего сада, дитя Петербурга, по существу отвергнуто собственной страной в лице Татьяны, которая, хотя и "изъяснялася с трудом на языке своем родном", все же сохранила верность преданьям милой старины - таинству брака, сокровищу женской верности. Подобный "домострой", а точнее строгое православное домостроительство семьи как малой церкви, и повергает в отчаянье Онегина. Пусть лучше все будут несчастны, чем кто-либо будет счастлив за счет другого - как бы выдает ему Татьяна сокровенную русскую мудрость, - и любовную, и национальную. Онегин в ужасе, и в эту злую для него минуту Пушкин оставляет своего героя навсегда... как будто оставляет самого себя - ветхого, грешного, гордеца и сластолюбца... (23). Справедливости ради скажем, что петербургская родословная Онегина не противоречит тому типу русского странника, которого увидел в нем Достоевский. Наоборот, двойственность петербургской культуры, одновременно наследующей и отрицающей традицию русской духовности, приводит к тому, что Онегин (как и Чацкий, и Печорин) не удостаивает своим участием жизненного торжища, где идет борьба за власть и деньги. В этом плане Онегин - дальний родственник тех старообрядцев, которые бежали от дел тьмы, и предшественник Ильи Ильича Обломова, не встававшего с дивана из брезгливости перед суетой ("священная русская лень"). Кроме того, Пушкин проводит прямую параллель между Онегиным и Чаадаевым: "второй Чадаев, мой Евгений...". И сходство их не только в изысканности туалета. Ведь Чаадаев не был принятой собственной страной, тоже оказался лишним человеком в ней и возвратился духом к Отечеству только через "метанойю" - перемену ума. В перерыве между работой над главами "Онегина" Пушкин пишет "Бориса Годунова" - эту драму власти без любви. А какая на Руси власть без любви? Вот Иоанн Грозный был жестокий, суровый - а народ любил его, видел в нем законного Государя (вспомним "Песню про Царя Ивана Васильевича..." М.Ю.Лермонтова), тогда как Борис Годунов - безлюбый царь, хотя и добрый, хлебосольный. И даже "демократ-западник". Более того, подозрение в убийстве царевича Димитрия посланцами Бориса не находит фактического подтверждения, а самозванцы множатся, потому что не в эмпирических фактах тут дело, а в харизматической природе русской монархии: если уж Царь - так всея Руси, помазанник Божий, а не ловкий ставленник случая или тех или иных боярских (тем более плутократических) кругов... Еще более усиливает антихристианский характер борьбы за царский венец стремление "грех грехом поправить" (выражение В.В.Розанова) - замысел Гришки Отрепьева, который и приводит в Москву поляков. Соборное православное покаяние приносит за всю Русь Пимен: Прогневали мы Бога, согрешили, Владыкою себе цареубийцу мы нарекли. Так вместе со своими героями углублялось творческое сознание нашего поэта, восходя в полноту христианской любви. Само собой разумеется, что речь здесь идет об объективном идеальном горизонте его художества, о "вершине усилия" его, а вовсе не о тех падениях и слабостях, что случались с Пушкиным как писателем и человеком по общей поврежденности людской природы. Среди этих вершин свобода оставалась, честь оставалась, любовь к отеческим гробам и родному пепелищу оставалась - но они пресуществились из языческих в христианские, засияли в Божьем луче, как сказал бы Иван Ильин. Причем лично Пушкин готов был идти за них на жертву - вспомним реакцию тогдашней прогрессивной общественности (Герцен) на его грозные патриотические стихи "Клеветникам России" и "Бородинская годовщина" (1831). Что же касается периода позднего, послепокаянного, то жемчужинами его "россики" здесь выступают, как я уже сказал, "Медный всадник", "Капитанская дочка" и стихотворения каменноостровского цикла. Смысл православного искусства состоит в том, чтобы человеческими средствами передать радость бытия с Богом (всякое дыхание да хвалит Господа!). Именно такой радостной вестью целиком становятся под конец поэзия и проза Пушкина, хотя наружно это может быть и личная трагедия, и народная драма, и экзистенциальная "заброшенность" ("Маленькие трагедии"). В этом ключе "Медный всадник" и "Капитанская дочка" -- это как бы эпохальная и личная грани русского бытия, сливающиеся в его религиозном преображении (каменноостровский цикл). В поэме о Петре Пушкин являет христианскую антиномию высшего напряжения - антиномию между соборной и индивидуальной душой России, потревоженной титанической волей властелина. Вклад Пушкина в разрешение этого противостояния выражается в приятии его во всей полноте, без попыток уйти в ту или другую сторону. Говоря проще, Пушкин в своей поэме не с Евгением и не с Петром, а с Богом, который обещал нам, что в конце "смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло" (Откр. 21:4). В "Капитанской дочке" та же по существу дилемма ставится уже как задача персонального выбора - либо ты с истиной (то есть идешь царской дорогой русской истории), либо ты отщепенец и самозванец, который уже был осужден в лице Григория Отрепьева и снова осуждается в лице Пугачева: "Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный". Собственно, в образе Пугачева Пушкин окончательно расстается с одним из мотивов своего прошлого - с демоническим соблазном воли для гения, а не для творца... Очень многозначителен в этом отношении сон Гринева, где тот видит перед собой мужика с топором: "Страшный мужик ласково меня кликал, говоря: "Не бойсь, подойди под благословение..." (Гл.II). Не сословно-партийные разделения и титанизм короля-солнце держат Русь, а симфоническое (любовное) согласие Всех с Одним и Одного со Всеми (ср. финал "Капитанской дочки"), и горе ей, если это согласие поколеблется. Зрелый Пушкин - это певец христианской любви, которая ответственна только перед Богом, и это певец православной России, которая волею судеб предстает то в виде Великого Княжества Киевского, то в облике Московского Царства, то в обличии Петербургской Империи. В Пушкине как художнике наиболее полно воплощена одновременно русскость и всемирность петербургской культуры, ее золотое и серебряное качество. В поэзии Пушкина действуют те же духовные энергии, что и в "Троице" Андрея Рублева, но овладевают они теперь - благодаря пушкинскому гению - художественно-культурными формами всей Европы и Востока, тем самым самоопределяясь по отношению к ним. Именно на таком слиянии православного духа и вселенской эстетической формы рождается "каменноостровский цикл", из которого мы приведем лишь одно стихотворение, имеющее прямое отношение к духовной реальности России: (Из Пиндемонти) Не дорого ценю я громкие права, От коих не одна кружится голова. Я не ропщу о том, что отказали боги Мне в сладкой участи оспоривать налоги Или мешать царям друг с другом воевать; И мало горя мне, свободно ли печать Морочит олухов, иль чуткая цензура В журнальных замыслах стесняет балагура. Все это, видите ль, слова, слова, слова. Иные, лучшие мне дороги права; Иная, лучшая потребна мне свобода: Зависеть от Царя, зависеть от народа - Не все ли нам равно? Бог с ними. Никому Отчета не давать, себе лишь самому Служить и угождать; для власти, для ливреи Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи; По прихоти своей скитаться здесь и там, Дивясь божественным природы красотам, И пред созданьями искусств и вдохновенья Трепеща радостно в восторгах умиленья, -Вот счастье! вот права... Казалось бы, тот же гимн вольности, что и двадцать лет назад, - однако здесь мы встречаемся с Пушкиным, который понял космический замысел Бога и соответственно нашел свое место в нем. Свобода для него теперь не самоцель, а способ приближения к творцу; права человека - не разрешение на эгоизм и грех, а возможность отказаться от цивилизованной суеты ради божественных красот мирозданья. Более того, само лишение формальных "прав человека" не вызывает теперь у него ропота, а демократическая комедия "свободы печати" - только усмешку. Неудивительно поэтому, что фактическим завершением - и высшей смысловой точкой - всей "россики" Пушкина стало, наряду с "Капитанской дочкой", его знаменитое письмо П.Я.Чаадаеву от 19 октября 1836 года, где великий национальный поэт, отвергая католическо-западнический взгляд на Россию, ясно формулирует свое видение русской идеи: "... Что касается мыслей, то вы знаете, что я далеко не во всем согласен с вами. Нет сомнения, что схизма отъединила нас от остальной Европы и что мы не принимали участия ни в одном из великих событий, которые ее потрясали, но у нас было свое особое предназначение. Это Россия, это ее необъятные пространства поглотили монгольское нашествие. Татары не посмели перейти наши западные границы и оставить нас в тылу. Они отошли к своим пустыням, и христианская цивилизация была спасена. Для достижения этой цели мы должны были вести совершенно особое существование, которое, оставив нас христианами, сделало нас, однако, совершенно чуждыми христианскому миру, так что нашим мученичеством энергичное развитие католической Европы было избавлено от всяких помех. Вы говорите, что источник, откуда мы черпали христианство, был нечист, что Византия была достойна презрения и презираема и т.п. Ах, мой друг, разве сам Иисус Христос не родился евреем и разве Иерусалим не был притчею во языцех? Евангелие от этого разве менее изумительно? У греков мы взяли Евангелие и предания, но не дух ребяческой мелочности и словопрений. Нравы Византии никогда не были нравами Киева. Наше духовенство, до Феофана, было достойно уважения, оно никогда не пятнало себя низостями папизма, и, конечно, никогда не вызвало бы реформации в тот момент, когда человечество больше всего нуждалось в единстве <...> Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться. Войны Олега и Святослава и даже удельные усобицы - разве это не та жизнь, полная кипучего брожения и пылкой и бесцельной деятельности, которой отличается юность всех народов? Татарское нашествие - печальное и великое зрелище. Пробуждение России, развитие ее могущества, ее движение к единству (русскому единству, разумеется), оба Ивана, величественная драма, начавшаяся в Угличе и закончившаяся в Ипатьевском монастыре - как, неужели все это не история, а лишь бледный полузабытый сон? А Петр Великий, который один есть целая всемирная история? А Екатерина II, которая поставила Россию на пороге Европы? А Александр, который привел нас в Париж? И (положа руку на сердце) разве не находите вы чего-то значительного в теперешнем положении России, чего-то такого, что поразит будущего историка? Думаете ли вы, что он поставит нас вне Европы? Хотя лично я сердечно привязан к Государю, я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератора - меня раздражают, как человек с предрассудками -я оскорблен. Но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал." В этих чеканных строках вся пушкинская любовь к России, к Святой Руси. Здесь и былинная богатырская Русь, где царь Кощей над златом чахнет (24); и потрясенная Москва времен великих смут XVI и XVII веков; и Невы державное теченье, на берегах которой град Петров стоит неколебимо, как Россия. На языке поэзии эта любовь звучит так: Два чувства дивно близки нам. В них обретает сердце пищу - Любовь к родному пепелищу, Любовь к отеческим гробам: На них основано от века По воле Бога самого Самостоянье человека - Залог величия его. (1830) * Любовь к Богу Когда же начнет рассветать день и утренняя звезда взойдет в наших сердцах, человек, достойный имени своего, выходит на подобающее ему делание и становится созерцателем премирных вещей... он истинно восходит несказанною силою Духа, и с неизреченной духовной помощью слышит неизреченные слова и видит недоступное взорам. И - о, чудо! Всецело привлекается и объемлется этим, и отрывается от земли и, соревнуясь с неутомимыми песнопевцами, становится воистину иным ангелом Божиим на земле, и через себя приводит к нему всякий вид твари, потому что и сам теперь имеет участие в том, что выше всего (Еф. 4:6), так что он в точности становится отображением образа Божия. Св. Григорий Палама После сказанного нет нужды специально подчеркивать мысль о том, что Пушкин верил в Бога и любил его - неверующий холодный человек близко не подошел бы к той поистине гениальной области божественного света, где обитал автор "Евгения Онегина" и "Капитанской дочки". Разумеется, ученый читатель тут же вспомнит "Гаврилиаду", и письмо по поводу "единственного умного афея" - англичанина, послужившее причиной ссылки поэта в Михайловское, и многое другое... В ответ могу посоветовать только еще раз перечитать пушкинского "Пророка" - имеющий уши да слышит: Духовной жаждою томим, В пустыне мрачной я влачился, И шестикрылый серафим На перепутьи мне явился. Перстами легкими, как сон, Моих зениц коснулся он. Отверзлись вещие зеницы, Как у испуганной орлицы. Моих ушей коснулся он, И их наполнил шум и звон: И внял я неба содроганье, И горний ангелов полет, И гад морских подводный ход, И дольней лозы прозябанье. И он к устам моим приник И вырвал грешный мой язык, И празднословный, и лукавый. И жало мудрыя змеи В уста замершие мои Вложил десницею кровавой. И он мне грудь рассек мечом, И сердце трепетное вынул, И угль, пылающий огнем, Во грудь отверстую водвинул. Как труп в пустыне я лежал. И Бога глас ко мне воззвал: "Восстань, пророк, и виждь, и внемли, Исполнись волею моей И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей". В этом тексте не может не обратить на себя внимания мистическое воспроизведение Пушкиным самого архетипа пророка Божьего, как он дан в книге Исаии: "И сказал я: горе мне! Погиб я! Ибо я человек с нечистыми устами, и живу среди народа также с нечистыми устами, - и глаза мои видели Царя, Господа Саваофа. Тогда прилетел ко мне один из серафимов, и в руке у него горящий уголь, который он взял клещами с жертвенника. И коснулся уст моих; и сказал: вот, это коснулось уст твоих, и беззаконие твое удалено от тебя, и грех твой очищен. И услышал я голос Господа, говорящего: кого мне послать? И кто пойдет для Нас? И я сказал: вот я, пошли меня" (Исаия. 6:5-8). Стихотворение "Пророк" написал не просто великий поэт, а человек, чье сознание (и сверхсознание) поражено призванием свыше, будь он при этом хоть трижды грешен в других своих проявлениях. Вспомним мысль И.А.Ильина о том, что грех - это слабость в добре, а злодейство - это сила во зле. Величайшие христианские святые почитали себя большими грешниками, ибо один Господь без греха, но ни один злодей не смог бы выдумать "Пророка", если бы посланник неба не коснулся действительно его зрения и слуха. Как известно, Пушкин тщательно изучал Библию, но вряд ли он знал то место из творений св. Григория Паламы, которое я привел эпиграфом к настоящей главе (эти тексты впервые были изданы в России в 1895 году) (25). Между тем, Пушкин в своем искусстве - а в конце концов и в жизни - сделал все то, о чем пишет знаменитый основоположник православного исихазма, он стал созерцателем премирных вещей, то есть "семенных логосов" твари, равно как и пронизывающих ее горних энергий ("и неба содроганье", и "гад морских подводный ход"). В своем художестве поэт навеки разрешил для русской культуры ту антиномию творчества и послушания, которая на рубеже двадцатого столетия снова - декадентским образом - всплыла в модернизме, абсолютизировавшем личность эмпирического автора в ущерб Творцу. Пользуясь терминологией "серебряного века", можно сказать, что гениальность и святость ипостасно совпали в явлении Пушкина, всегда чутко внимавшего Слову-Логосу, а не только собственному, по существу неограниченному дару. Иначе говоря, космос Пушкина был построен во имя Отца, Сына и Духа, то есть в троичном, а не каком-либо единичном или даже двоичном измерении, что делало его всесовершенным и всепроникающим. Автор "Медного всадника" дерзал раздувать огонь сотворения нового, но это было именно со-творение, со-образное с вечными идеями Бога о земле и людях. Пушкин не ведал никакой логософобии, никаких "комплексов" по поводу собственной оригинальности и вовсе не прочил себя в космогонисты, чем так озабочен был в начале нашего века авангард и чем играет порой нынешний постмодерн. В созданиях Пушкина проступает икона Творца в твари и через тварь, делающая пушкиниану "ясной" и "тихой" вопреки страстям, задевающим ее своим пурпурово-серым" (А.Блок) крылом. Когда поэт заявляет в "Воспоминании": ...И, с отвращением читая жизнь мою, Я трепещу и проклинаю, И горько жалуюсь, и горько слезы лью, - Но строк печальных не смываю- - он опять-таки по сути исполняет завет Григория Паламы о "смывании слезами" личины миры сего. Смоют или не смоют слезы человеческий грех - это ведомо Господу. Но уж наверное смоют они всякую горделивую или суетную маску (личину), препятствующую любви человеческой к миру и Создателю. А кто много возлюбил, тому и простится много. Завершая этот небольшой очерк о явлении любви у Пушкина, замечу, что словом Пушкина ответила Православная Россия на петровскую попытку вестернизации страны по протестантскому образцу. В таком плане творчество Пушкина лежит в одном ряду со святостью Серафима Саровского и с победой России в Отечественной войне против Наполеона, стремившегося навязать свою коронованную буржуазную революцию всему свету. Пушкин произнес пророчество, выполнил свое предназначение, и мог сказать о себе: Скоро, скоро удостоен Будешь царствия Небес. Скоро странствию земному Твоему придет конец. Уж готовит ангел смерти Для тебя святой венец. (26) ПРИМЕЧАНИЯ: 1. Лихачев Д.С. Первые семьсот лет русской литературы \\ Изборник. М., 1969. С.9. 2.Митрополит Анастасий. Пушкин в его отношении к религии и Православной Церкви. М., 1991. С.35. 3.Струве П.Б. "Неизъяснимый" и "непостижимый" // Пушкинский сборник. - Прага, 1929. С.259-264; Струве П.Б. Дух и слово Пушкина // Белградский Пушкинский сборник. Белград, 1937. С.265-342. 4.Духовная история переписки между митрополитом Филаретом и Пушкиным подробно освещена в статье священника Иоанна Малинина: "К литературной переписке митрополита Филарета и А.С. Пушкина // Пушкинская эпоха и христианская культура. Вып.VI. - СПб., 1995. 5.Св.Максим Исповедник. Подвижническое слово // Добротолюбие. - М., 1900. - С.273. 6.Непомнящий В.С. Поэзия и судьба. М., 1987. С.389. 7.Ср. суждение Ю.М.Лотмана: "Создается ощущение, что ни один из способов повествования не в силах охватить эту сущность (роман в стихах - А.К.), которая улавливается лишь объемным сочетанием взаимоисключающих типов рассказа". (Лотман Ю.М. Роман в стихах Пушкина "Евгений Онегин"//В кн.: Пушкин.Спб.1995.С.411. 8.См.: Франк С.Л. Религиозность Пушкина // Пушкин в русской философской критике: конец XIX- первая половина ХХ века. М., 1990. С.381. 9.Ильин И.А. "Моцарт и Сальери" Пушкина // Пушкинъ. Спецвыпуск еженедельника "Литературная Россия". М., 1992. С.23. 10. "Вы хотите, чтобы вас научили истине? - Знаете ли великую тайну: истина не передается! Есть вопросы, на которые можно отвечать только одним словом; но этого слова вы не поймете, если оно само не выговорится в душе вашей..." В.Ф.Одоевский. Русские ночи. Л.,1975.С.14. 11.Именно этого, как известно, не мог ей простить прогрессивный Белинский. Впрочем, Белинский еще не читал "Анны Карениной". 12.Епископ Иоанн Зизиулас. Истина и общение // Беседа. 10, Ленинград-Париж, 1991. С.41. 13.См. там же. 14.В свое время А. Блок сказал об Анне Ахматовой, что она пишет стихи как бы перед мужчиной, а нужно как бы перед Богом. 15.См.: Айхенвальд Ю. "Гаврилиада" // Пушкинъ. Спецвыпуск женедельника "Литературная Россия". М., 1992.С.27. 16.Уже в ХХ веке будет написана книга Б.Вышеславцева "Этика преображенного эроса". 17. Франк С.Л. Цит.соч. С.382. 18.Цит. по: Бибихин В.В. Символ и другое // Начала. М., 1994. 1. С.178. 19.Образец такой эротизации Пушкин мог найти хотя бы в "Христософии" Якова Беме. 20. См. об этом глубокую статью В.С.Непомнящего "Пушкин через двести лет" \\ Пушкинская эпоха и христианская культура. Вып.V . СПб., 1994. С.74-96. 21.Соловьев В.С. Собр.соч. Т.9. СПб., 1913. С.43. 22.Леонтьев К.Н. Отшельничество, монастырь и мир. Четыре письма с Афона. Сергиев Посад, 1913. С.39. 23.Аналогом "онегинского переворота" в судьбе самого Пушкина была его поэтическая переписка с митрополитом Филаретом, которую мы приводили выше. 24.В социально-философском плане чахнущий над златом Кощей символизирует неблагодарность русского духа для богатства: Ср. евангельский рассказ о богатом юноше (Мтф. 19: 16-22). 25.См.: Епископ Арсений. Св.Григория Паламы, митрополита Солунского, три творения, доселе не бывшие изданными. Новгород, 1895. 26.Как установлено недавними исследованиями, это стихотворение Пушкина носит автобиографический характер. См.: Сайтанов В.А. Третий перевод из Саути // Пушкин: исследования и материалы. Т.XIV. СПб., 1991. С.104-109. 1

Слайд 2

План Любовь и ее типы. Источники и стили любви. Любовь – нормальное чувство адекватной личности. Причины негативного отношение к себе и к семейной жизни. Причины семейных конфликтов. Предупреждение конфликтов между женой и мужем.

Слайд 3

ЛЮБОВЬ И ЕЕ ТИПЫ

Понятие "любовь" – одно из немногих слов, выражающих почти абсолютную абстракцию (наряду с "истиной", "богом" и др.). То, что в понятие "любовь" люди вкладывают разное значение, не вызывает сомнений. Любить хотят многие, а чтобы любили их самих –все.

Слайд 4

Психология издавна интересовалась "любовью", не сосчитать страниц, посвященных любви, но от этого она не перестала быть загадкой Любовь одна, но подделок под нее – тысячи. Любовь остается откровением для каждого человека сегодня, как и тысячелетия назад.

Слайд 5

Слайд 6

Романтическая любовь непостоянна и нестабильна, так как: причины возбуждения в обыденных ситуациях быстро исчезают; 2) связана с постоянным переживанием сильных (как положительных, так и отрицательных) эмоций, от которых быстро устают; 3) ориентирована на устойчивую идеализацию партнера, при которой реальный человек становится фантомом. Статистически нормальный исход семейных отношений, построенных на романтической любви, – распад. В любви кроме эмоциональной интерпретации важен уровень самопринятия. В благоприятных ситуациях уровень самопринятия повышается, при распаде – снижается.

Слайд 7

Важным источником формирования образа любви у человека является опыт, приобретенный в родительском доме, влияние поведения отца и матери

Слайд 8

Пессимистическая модель построения любви по Л. Каслеру: 1) потребность в признании; 2) удовлетворение сексуальных потребностей; 3) конформистская реакция (так принято). Любовь по Каслеру– это сплав совокупности эмоций, среди которых ведущую роль играет страх потери источника удовлетворения своих потребностей. Влюбленность, конструируемая постоянным страхом потерять его, делает человека несвободным, зависимым и мешает личностному развитию. Позитивное эмоциональное состояние влюбленного он связывает с благодарностью человека за удовлетворение своих потребностей. Следовательно, приходит к выводу Л. Каслер, свободный человек не испытывает любви.

Слайд 9

Оптимистическая модель любви предложена А. Маслоу. Согласно этой модели любовь характеризуется снятием тревожности, ощущением полной безопасности и психологическим комфортом, удовлетворенностью психологической и сексуальной стороной отношений, которая с годами растет, постоянно усиливается интерес любящих людей друг к другу. В течение совместной жизни партнеры хорошо узнают друг друга, реальная оценка супруга сочетается с его полным принятием. Конструктивную силу любви Маслоу связывает с соединением сексуальной сферы с эмоциональной, что способствует верности партнеров и поддержанию равноправных отношений.

Слайд 10

Фроммвыделяет в любви: - заботу, ответственность, уважение друг к другу, знание особенностей другого, ощущение удовольствия и радости.

Слайд 11

ИСТОЧНИКИ И СТИЛИ ЛЮБВИ

Любовь как отражение личностной неадекватности. З. Фрейд и В. Рейкрассматривали "любовь" как отраженное восприятие собственных недостигнутых идеалов в партнере. Пил проводит параллель между использованием наркотиков и любовью (зависимость от чувства удовлетворения способствует занижению своей самооценки). По Кеслеру, "любовь" – признак наличия потребности у здорового человека, а по Фрейду и Рейку, "любовь" не является патологией, но характеризует невротическую личность.

Слайд 12

Существуют три вида любви: Эрос– любовь по принципу противоположности. Встречается чаще всего, к сожалению, сильная сторона другого не прибавляет силы слабой стороне. Любовь – зависть – ненависть. Филия– любовь по принципу тождества. Родственные души, узнавая друг друга, в конечном счете оказываются перед своим отражением в зеркале. Статика, скука. Агапе– любовь-эволюция, движущая партнеров от противоположности к тождеству. Плодотворная, настоящая "формула любви", приводит к гармонизации личностей любящих.

Слайд 13

Любовь – нормальное чувство адекватной личности

Проведенные исследования говорят о трех стадиях "любви":

Слайд 14

Теория любви Дж. Ли (стили и цвета любви). Джон Алан Ли разработал свою теорию "любви", посвященную по большому счету лишь сексуальным отношениям. Самая главная проблема для всех, по мнению автора, это встреча с партнером, который бы разделял наши представления, наши мнения, наши взгляды на жизнь. Чтобы сделать правильный выбор, автор советует изучать "любовь", ее стили-цвета. Стили любви (присущие каждому человеку взгляды на любовь) не подобны зодиаку, они могут меняться.

Слайд 15

Определив свой стиль (из восьми, приведенных автором), человек может выбрать подходящий стиль для своего партнера. Соответствие стилей обеспечивает эффективные отношения партнеров.

Слайд 16

Теория любви Р. Дж. Стернберга (треугольная любовь) Роберт Дж. Стернберг предложил свою теорию любви – треугольную.

Слайд 17

Если проанализировать все возможные комбинации вышеперечисленных компонентов, получится 8 подгрупп, образующих классификацию любви по Р.Дж.Стернбергу: симпатия (только интимность); один из партнеров имеет только один интимный компонент при отсутствии страсти и решения/обязательств; безрассудная любовь (только страсть); любовь-"наваждение", объект любви, как правило, идеализируется; всепоглощающая любовь (время, энергия, побуждения подчиняются страсти); "...эта любовь, в большей степени, – проектирование нужд любящего, а не подлинный интерес"; обычно асимметрична; пустая любовь (только компонент решения/обязательства); в основу взаимоотношений возводятся решение любить и обязательство перед любимым человеком, при отсутствии страсти и интимности; возможна на последних стадиях в длительных взаимоотношениях и в обществах, где браки упорядочены традицией (асимметрия усугубляется чувством вины); романтическая любовь (интимность и страсть); любовники связаны физическим и сексуальным влечением, но обязательства друг перед другом отсутствуют (партнеры полагаются на случай); брак маловероятен; любовь в браке (интимность и решение/обязательства); длительная дружба (некоторые супруги ищут увлечений на стороне); бессмысленная любовь (страсть и обязательства); "крайне восприимчива к разрушению", страсть угасает, а обязательства носят неглубокий характер; совершенная любовь (интимность, страсть и обязательства); "достижение совершенной любви может быть трудным, но удержание ее еще тяжелее"; нелюбовь (отсутствие всех компонентов); деловые отношения.

Слайд 18

Теория любви Р. Мея. Р. Мей указывает, что на Западе традиционно выделяют 4 типа любви:

Слайд 19

ПРИЧИНЫ ОТРИЦАТЕЛЬНОГО ОТНОШЕНИЯ К СЕБЕ И К СЕМЕЙНОЙ ЖИЗНИ

Дэвид Бернс приводит причины отрицательного отношения к себе и жизни, которые являются "разрушителями" эмоциональных отношений. Наиболее распространенные среди них: 1) мышление категориями черно-белых крайностей; 2) склонность к высокому уровню обобщений ("так происходит всегда", "вечно ты пристаешь", "никогда я этого не смогу"); 3) применение отрицательного фильтра, концентрация на неудачах, ошибках и промахах, постоянная критика; 4) преуменьшение положительных факторов, отбрасывание любого позитива; 5) привычка делать поспешные выводы, отрицательно толковать события и явления на основании "чтения мыслей" ("он определенно хотел этим сказать, что я ни к чему не пригодна...") и "отрицательного ясновидения" ("наверное, из этого ничего не получится и будет еще хуже"); 6) применение метода "перевернутого телескопа": близкое и доступное преуменьшается, а недостижимое и отдаленное преувеличивается; 7) восприятие мира исключительно через эмоции; 8) излишнее увлечение словами "я должен" и "я должна", которые полностью вытесняют "я хочу", "мне нужно", "мне нравится"; 9) развешивание "ярлыков" в качестве обобщенных оценок собственного или чьего-либо поведения, личных качеств, способностей и т. п.; 10) привычка брать на себя вину за события и ситуации (особенно касающиеся близких людей), которые являются неподвластными.

Слайд 20

Слайд 21

Причины семейных конфликтов

Для брака исключительно опасны мелкие, часто повторяющиеся ссоры. Они постепенно, но неуклонно ведут к психическому отчуждению между супругами, так как вследствие многочисленных критических замечаний, обрушиваемых друг на друга, у каждого из них падает самооценка.

Слайд 22

Благополучие брака во многом зависит и от подготовленности супругов к нему. Готовность должна включать в себя не столько сексуальное воспитание и умение вести домашнее хозяйство (хотя и то и другое необходимо), сколько умение общаться, проявлять деликатность, чувство такта, желание прислушаться к интересам и потребностям других. В противном случае семейная жизнь имеет неблагоприятный прогноз. Как известно, счастливая семейная жизнь опирается на взаимную любовь супругов. Это условие действительно необходимое, но недостаточное.

Слайд 23

Как одну из причин семейного конфликта следует упомянуть ревность. Хотя ее считают пережитком и порицают, она тем не менее может сильно отравлять жизнь.

Слайд 24

Идеальный дом Это гибкое образование, как организм, в котором сохраняется разумный баланс замкнутости от мира и открытости миру и людям.

Слайд 25

Предупреждение конфликтов между супругами

Для молодых жен Многие огорчения и даже страдания в семейной жизни связаны с тем, что муж не соответствует взращенному в душе идеалу. В согласии с установившимися представлениями, большинство женщин ценят в мужчине надежность, умение принять решение в трудной ситуации, самостоятельность. Эти прекрасные качества можно выявить и усилить в любом мужчине. Сила женщины проявляется в самоотверженности, самоотдаче. Особенно бережно поддерживайте в муже чувство уверенности в себе и своей незаменимости в семье и на работе в периоды упадка и неудач. В тяжелые времена вредно акцентировать внимание на прошлых просчетах и ошибках. Только непоколебимая вера членов семьи в успех ее главы пробуждает необходимые ему внутренние силы для доведения начинаний до успешного конца. Ощущение психологической защищенности определяется неизменной, стабильной поддержкой со стороны близких. Поэтому надо стараться мужественно и бодро встречать различные затруднения, в том числе и денежные, не критикуя мужа за допущенные ошибки и не сравнивая его с более успевающими мужчинами.

Слайд 26

Для молодых мужей Весьма характерна для мужчин такая ситуация. После разрыва с первой любовью они легко влюбляются "рикошетом". Когда образ первой любви разрушается, в их психике остается пустота и большой заряд эмоций, стремящихся к немедленной компенсации. Женщины интуитивно считают главным достоинством мужчин их ум, логику и надежность, а мужчины, также интуитивно, более всего очаровываются внешней красотой женщин. Поэтому говорят, что мужчины и женщины любят по-разному, мужчины – глазами, а женщины – ушами. Говоря о причинах непонимания в семье, прежде всего надо вспомнить о различной доминантности мужчин и женщин. Как показали исследования, среди мужчин чаще встречаются лица с левым доминантным полушарием, а среди женщин – с правым. Не понимая поведения женщин, мужчины убеждены, что "женская логика" – это отсутствие всякой логики! Однако это просто в большей мере логика чувств и отношений.

Слайд 27

Полезныессылки Проза: Пьер де Шарден "Феномен человека" Чехов А. П. "Душечка" Данинос "Господин Бло" Пэзия: Евгений Баратынский «Любовь» Федор Тютчев «Люблю глаза твои, мой друг…» Михаил Лермонтов «Первая любовь» Владимир Бенедиктов «Люблю тебя» Алексей Апухтин «Любовь» Иннокентий Анненский «Две любви» Федор Сологуб «Твоя любовь - тот круг магический», «Любви неодолима сила…» Зинаида Гиппиус «Любовь», «Любовь - одна» Константин Бальмонт «Первая любовь», «Она отдалась без упрека» Александр Блок «Влюбленность» Андрей Белых «Объяснение в любви» Елена Тихопой «Ты любовь мою заслужи…». Живопис: Ханна Нагель «Любовь» Паоло Веронезе «Влюбленные Марс и Венера» Марк Шагалл «Влюблённые» Эдвард Берн-Джонс «Древо прощения» Эдвард Генри Корбоулт «Влюбленные» Жак-Луи Давид «Амур и Психея» Франсуа Буше «Каллисто и Юпитер», «Геркулес и Омфала» Джон Уильям Горвард «Любит, не любит» Андреотті Ф. «Любовное письмо» Тульмуш О. «Записка» Сведомский П. А. «Мессалина»

Слайд 28

Подготовила студентка Факультет дошкольного образования и практической психологии Кафедра практической психологии группы 3 ПП Редько Ксения Сергеевна Г.Славянск 2014г.

Посмотреть все слайды

Введение

Классификация форм любви

Истоки и эволюция понятия любви

Значение любви

Любовь по Фромму

1 Любовь - ответ на проблему человеческого существования

2 Любовь между родителями и детьми

3 Объекты любви

Список литературы

Введение

Что такое любовь?

Любовь - чувство, свойственное человеку, глубокая привязанность к другому человеку или объекту, чувство глубокой симпатии.

Любовь - одна из фундаментальных и общих тем в мировой культуре и искусстве. Рассуждения о любви и её анализ как явления восходят к древнейшим философским системам и литературным памятникам, известным людям.

Любовь рассматривается также как философская категория, в виде субъектного отношения, интимного избирательного чувства, направленного на предмет любви.

Способность к любви у высших животных может проявляться в форме привязанности, сложных взаимоотношений социального типа внутри группы, но в полной мере она спорна и пока не подтверждена.

Этимология

Русское «любовь» восходит через др.-рус. любы к праслав. (тот же корень, что и у глагола «любить»). Данное слово, так же, как и «кровь», «свекровь» и многие другие, относилось к типу склонения на. Уже в древнерусском языке этот тип распался, лексемы, относящиеся к нему перешли в более продуктивные типы, тогда же форма именительного падежа была вытеснена первоначальной формой винительного падежа любовь (праслав.). Существует также гипотеза о заимствованном характере данного слова в русском языке.

Основы понимания любви Терминология

Сложность и диалектическая многоплановость любви породила значительное количество трактовок феномена в различных языках, культурах в течение всей истории человеческого общества.

Различение отдельных типов любви можно видеть уже в древнегреческом языке: «эрос» (др.)- стихийная, восторженная влюблённость, в виде почитания, направленного на объект любви «снизу вверх» и не оставляющая места для жалости или снисхождения.

§«филиа» (др.-греч.)- любовь-дружба или любовь-приязнь, обусловленная социальными связями и личным выбором;

§«сторгэ» (др.-греч.) - любовь-нежность, особенно семейная;

§«агапэ» (др.-греч.) - жертвенная любовь, безусловная любовь, в христианстве- любовь Бога к человеку.

Также греками выделялось ещё 3 разновидности:

§«Людус» - любовь-игра до первых проявлений скуки, основанная на половом влечении и направлена на получение удовольствий.

§«Мания» (от греческого «мания» - болезненная страсть) - любовь-одержимость основа которой - страсть и ревность. Древние греки называли манию «безумием от богов».

§«Прагма» - рассудочная любовь, когда переживание этого чувства в человеке побуждается не сердечной привязанностью, а лишь в корыстных интересах с целью извлечения выгод и удобств.

В дальнейшем на этой основе был разработан ряд классификаций, в том числе предложенная канадским социологом Дж. А. Ли концепция шести любовных стилей: три основных стиля- эрос, сторгэ и людус, любовь-игра, в своих смешениях дают ещё три- агапэ, любовь-манию и рациональную любовь-прагму. Владимир Сергеевич Соловьёв определяет любовь как влечение одного одушевленного существа к другому для соединения с ним и взаимного восполнения жизни, и выделяет три её вида:

.Любовь, которая более дает, чем получает, или нисходящая любовь(лат.amor descendens) - к этому виду любви он относит родительскую любовь, преимущественно материнскую любовь к детям. У человека эта любовь, или попечение старших о младших, защита слабых сильными, создает отечество и постепенно организуется в национально-государственный быт.

.Любовь, которая более получает, чем дает, или восходящая любовь (лат. amor ascendens) - к этому виду любви он относит любовь детей к родителям, а также привязанность животных к своим покровителям, особенно преданность домашних животных человеку. У человека, по его мнению, эта любовь может распространяться так же на умерших предков, а затем и на более общие и отдалённые причины бытия (до всемирного провидения,единого Отца Небесного), и является корнем всего религиозного развития человечества.

.Любовь, которая равно даёт и получает, или половая любовь (лат. amor aequalis) - к этому виду любви он относит любовь супругов друг к другу, а также устойчивую связь между родителями у других видов животных (птиц, некоторых животных и т. п.). У человека эта любовь может достигать вида совершенной полноты жизненной взаимности и через это становиться высшим символом идеального отношения между личным началом и общественным целым.

Соловьёв подчёркивает, что в Библии отношения между Богом (в том числе в лице Христа и Церкви) и избранной им народностью изображается преимущественно как супружеский союз, из чего он делает вывод, что идеальное начало общественных отношений, по христианству, есть не власть, а любовь. Так же Соловьёв пишет, что с точки зрения этики, любовь представляет собой сложное явление, состоящее из:

.Жалости, преобладающей в родительской любви;

.Благоговения (pietas), преобладающего в любви детей к родителям и вытекающей из неё религиозной любви;

.Чувства стыда, в соединении с двумя первыми элементами образующего человеческую форму половой или супружеской любви.

2. Истоки и эволюция понятия любви

В истории религий любовь дважды получила первенствующее значение: как дикая стихийная сила полового влечения - в языческом фаллизме (еще сохраняющемся кое-где в виде организованных религиозных общин, каковы, например, индийские сактисты с их священно-порнографическими писаниями, тантрами), и затем, в противоположность с этим, как идеальное начало духовного и общественного единения - в христианской агапэ.

Естественно, что и в истории философии понятие занимало видное место в различных системах. Для Эмпедокла любовь (греч.) была одним из двух начал вселенной, именно началом всемирного единства и целости (интеграции), метафизическим законом тяготения и центростремительного движения. У Платона любовь есть демоническое (связывающее земной мир с божественным) стремление конечного существа к совершенной полноте бытия и вытекающее отсюда «творчество в красоте» (см. Платонизм). Это эстетическое значение любви было оставлено без внимания в философии патриотической и схоластической. Платон в своём трактате «Пир», вводит существенно формулировку о связи любви и познания. Любовь у него процесс непрерывного движения. Платонический эрос - есть эрос познания.

Согласно Аристотелю, целью любви является дружба, а не чувственное влечение. Аристотель предложил так определить понятие любви: «любить значит желать кому-нибудь того, что считаешь благом, ради него [то есть этого другого человека], а не ради самого себя, и стараться по мере сил доставлять ему эти блага»

В Средневековье своеобразное слияние христианских и платонических идей об этом предмете мы находим у Данте. Вообще в средние века любовь была предметом религиозной мистики, с одной стороны (Викторинцы, Бернард Клервоский и особенно Бонавентура в его сочинениях «Stimulus amoris», «Incendium amoris», «Amatorium»), и особого рода поэзии с другой; эта поэзия, из Южной Франции распространившаяся по всей Европе, была посвящена культу женщины и идеализованной половой любви в смысле гармонического соединения всех трёх её элементов: благоговения, жалости и стыдливости.

В эпоху Возрождения трудами Марсилио Фичино, Франческо Каттани, Джордано Бруно и других, начинает развиваться течение неоплатонизма. В основе этой любовной философии находится учение о красоте. Природа любви есть стремление к красоте. Эта концепция связывает этику и эстетику и оказывает значительное воздействие на искусство эпохи Возрождения.

В эпоху барокко Бенедикт Спиноза дал следующее определение: «Любовь есть наслаждение, сопровождающееся идеей внешней причины» (лат. Amor est Laetitia concomitante idea causae externae) Спиноза отождествляет любовь с абсолютным познанием (amor Dei intellectualis) и утверждал, что философствовать есть не что иное, как любить Бога.

В новой философии следует отметить теорию половой любви у Шопенгауэра («Metaphysik der Liebe» в «Parerga u. Paral.»). Индивидуализацию этой страсти у человека Шопенгауэр объясняет тем, что жизненная воля (нем. Wille zum Leben) стремится здесь не только к увековечению рода (как у животных), но и к произведению возможно совершеннейших экземпляров рода; таким образом, если этот мужчина страстно любит именно эту женщину (и наоборот), то значит, он именно с ней может в данных условиях произвести наилучшее потомство.

В XX веке взаимосвязь между любовью и сексуальностью легла в основу работ Зигмунда Фрейда. Любовь по Фрейду иррациональное понятие, из которого исключено духовное начало. Любовь в теории сублимации, разработанной Фрейдом, низводится к первобытной сексуальности, являющейся одним из основных стимулов развития человека.

Впоследствии были предприняты попытки развития теории Фрейда и перехода от чистого биологического описания к социальной и культурной составляющей как основе явления. Это новое направление, зарождённое в США, было названо неофрейдизмом. Одним из лидеров неофрейдизма считается психоаналитик Эрих Фромм.

В январе 2009 года ученые института Стони Брук (Нью-Йорк, США) подвели научную базу под существование «вечной любви»: они пришли к выводу, что уровень допамина (гормона удовольствия жизнью) одинаков и у старожилов любви, и у только что полюбивших. Однако они не учитывали уровень окситоцина, который отвечает за привязанность и его уровень изменяется с течением времени.

3. Значение любви

Эрих Фромм, в своих работах, предложил сберечь слово «любовь» только для особенного вида единения между людьми, которое, по его мнению, «имеет идеальную ценность во всех великих гуманистических религиях и философских системах прошедших четырёх тясячелетий истории Запада и Востока», единения, которое он считает зрелым(единственным разумным и удовлетворительным) «ответом на проблему человеческого существования». Фромм выделяет такую любовь из других форм любви, которые, по его мнению, являются незрелыми.

Сознание человека может породить дихотомии. Основная экзистенциальная дихотомия - это проблема существования: человек осознает, что он смертен, так стоит-ли жить, и если жить, то как? История религии и философии есть история поисков ответов на этот вопрос Зрелый и плодотворный ответ на этот вопрос и есть любовь.

В историю религии навсегда вошли такие имена учителей человечества как Будда, Моисей (Муса), Иисус Христос (Иса) и многие другие. В философии широко известны такие имена как Гегель, Маркс, Толстой, Ленин и многие другие.

Л.Н.Толстой полагал, что «Любовь есть единственная разумная деятельность человека»и предостерегал:

Любовь эта, в которой только и есть жизнь, проявляется в душе человека, как чуть заметный, нежный росток среди похожих на нее грубых ростков сорных трав, различных похотей человека, которые мы называем любовью. Сначала людям и самому человеку кажется, что этот росток, - тот, из которого должно вырастать то дерево, в котором будут укрываться птицы, - и все другие ростки все одно и то же. Люди даже предпочитают сначала ростки сорных трав, которые растут быстрее, и единственный росток жизни глохнет и замирает; но еще хуже то, что еще чаще бывает: люди слышали, что в числе этих ростков есть один настоящий, жизненный, называемый любовью, и они вместо него, топча его, начинают воспитывать другой росток сорной травы, называя его любовью. Но что еще хуже: люди грубыми руками ухватывают самый росток и кричат: «вот он, мы нашли его, мы теперь знаем его, возрастим его. Любовь! Любовь! высшее чувство, вот оно!», и люди начинают пересаживать его, исправлять его и захватывают, заминают его так, что росток умирает, не расцветши, и те же или другие люди говорят: все это вздор, пустяки, сентиментальность. Росток любви, при проявлении своем нежный, не терпящий прикосновения, могущественен только при своем разросте. Все, что будут делать над ним люди, только хуже для него. Ему нужно одного, - того, чтобы ничто не скрывало от него солнца разума, которое одно возращает его.

4. Любовь по Фромму

любовь сексуальность сублимация фрейд

Эрих Фромм в своих работах сравнивает две противоположные формы любви: любовь по принципу бытия или плодотворную любовь, и любовь по принципу обладания или неплодотворную любовь. Первая «предполагает проявление интереса и заботы, познание, душевный отклик, изъявление чувств, наслаждение и может быть направлена на человека, дерево, картину, идею. Она возбуждает и усиливает ощущение полноты жизни. Это процесс самообновления и самообогащения». Вторая означает лишение объекта своей «любви» свободы и держание его под контролем. «Такая любовь не дарует жизнь, а подавляет, губит, душит, убивает её». Он также говорит о глубоком отличии зрелой любви от её незрелых форм и всесторонне исследует предмет любви.

«Если человек любит только одного человека и безразличен ко всем другим, его любовь - это не любовь, а симбиотическая привязанность, или расширенный эгоизм».

Плодотворная любовь подразумевает заботу, ответственность, уважение и знание, а также желание, чтобы другой человек рос и развивался. Она является деятельностью, а не страстью.

4.1 Любовь - ответ на проблему человеческого существования

Человек - это осознающая себя жизнь, для которой невыносимо переживание отчужденности от природы, от других людей. Поэтому глубочайшей, стержневой потребностью человека является стремление покинуть тюрьму своего одиночества, стремление обрести единение с другими людьми. «История религии и философии есть история поисков ответов на этот вопрос».

«В противоположность симбиотическому союзу любовь - это единение при условии сохранения собственной целостности, индивидуальности. Любовь - это активная сила в человеке, сила, которая рушит стены, отделяющие человека от его ближних; которая объединяет его с другими. Любовь помогает ему преодолеть чувство изоляции и одиночества, при этом позволяя ему оставаться самим собой и сохранять свою целостность. В любви имеет место парадокс: два существа становятся одним и остаются при этом двумя»."Установлено, что фрустрация потребности в любви приводит к ухудшению соматического и психического состояний".

4.2 Любовь между родителями и детьми

Новорождённый воспринимает мать как источник тепла и пищи, он пребывает в эйфорическом состоянии удовлетворения и безопасности, в состояние нарциссизма. Позже к нему приходят переживания «гарантированной» любви матери «я любим, потому что это я». Если материнская любовь есть, то она «равна блаженству, если же ее нет, это все равно как если бы все прекрасное ушло из жизни - и ничего нельзя сделать, чтобы эту любовь искусственно создать». Проходит время и к ребёнку приходит ощущение способности возбуждать любовь своей собственной активностью. «Впервые в его жизни идея любви из желания быть любимым переходит в желание любить, в сотворение любви». Много лет пройдет с этого первого шага до зрелой любви. В конце концов ребёнку, может быть уже в юношеском возрасте, предстоит преодолеть свой эгоцентризм, увидев в другом человеке не только средство для удовлетворения собственных желаний, а самоценное существо. Потребности и цели другого человека станут так же, если не более, важны, как собственные. Давать, дарить окажется куда более приятно и радостно, чем получать; любить даже более ценно, чем быть любимым. Любя, человек покидает тюрьму своего одиночества и изоляции, которые образуются состоянием нарциссизма и сосредоточенности на себе. Человек переживает счастье единения, слиянности. Более того, он чувствует, что способен вызывать любовь своей любовью, - и ставит эту возможность выше той, когда любят его. Детская любовь следует принципу «Я люблю, потому что я любим», зрелая - «Я любим, потому что я люблю». Незрелая любовь кричит: «Я люблю тебя, потому что я нуждаюсь в тебе». Зрелая любовь говорит: «Я нуждаюсь в тебе, потому что я люблю тебя»

В родительской любви каждого взрослого человека есть материнское и отцовское начала. Материнская любовь (материнское начало) безусловна, а отцовская любовь (отцовское начало) обусловленна. «…зрелый человек соединяет в своей любви материнское и отцовское чувства, несмотря на то, что они, казалось бы, противоположны друг другу. Если бы он обладал только отцовским чувством, то был бы злым и бесчеловечным. Если бы обладал лишь материнским, то был бы склонен к утрате здравомыслия, препятствуя себе и другим в развитии». И одного начала недостаточно для нормального развития личности.

4.3 Объекты любви

Способность любить тесно связана с отношением человека к миру вообще, а не только к одному «объекту» любви. Поэтому любовь - это установка, ориентация характера. Однако большинство людей уверены, что любовь зависит не от собственной способности любить, а от свойств объекта любви. «Они даже убеждены, что, раз они не любят никого, кроме „любимого человека, это доказывает силу их любви», однако это не любовь, а симбиотический союз.

Таким образом любовь - это ориентация, которая направлена на всё, а не на что-то одно. Однако же существуют различия между разными типами любви, зависящими от видов объекта любви.

Список литературы

1.Болонь Жан-Клод История любовных побед от античности до наших дней. М., Текст, 2010. ISBN 5-7516-0803-3

Вышеславцев Б. П. Этика преображенного Эроса. Проблемы Закона и Благодати. М.: Республика. - 1994. - 368 с.

Ильин Е. П. Эмоции и чувства. - СПб: Питер, 2001. - 752 с.

Карпов М. М. Что такое любовь? Очерк. - Ростов н/Д. 2005. - 76 с.

Любовь это большая тема. Это настолько великая тема, что у меня есть некоторый священный трепет говорить про нее.

Это тема, с которой мы все знакомы, но опыт, который у нас есть, очень разный.

Большинство из нас знают счастье, которое может быть связано с любовью. Но многие из нас знают также и страдания, которые могут быть связаны с любовью. А некоторым может быть знакомо отчаяние, которое может быть связано с любовью. Отчаяние, которое может доходить до такой степени, что не хочется жить.

Тема любви охватывает очень многое. Мы знаем много областей, в которых любовь имеет место – любовь к родителям, детям, партнерам, искусству, природе, животным…

Мы знаем, что любовь это центральная тема в христианстве. Агапы. Любовь к ближнему. А что такое любовь к ближнему? Существует огромное количество способов любви. Мы можем, например, иметь платоническую любовь, сублимировано выдерживая дистанцию. Мы можем переживать любовь телесную. Мы можем любить садистки и мазохистски, гомосексуально и гетеросексуально. Какое многообразие форм заложено в любви.

И, может быть, многие из нас пришли сюда имея тот или иной вопрос, который связан с любовью… С каким вопросом я сегодня пришел сюда? Хочу ли я что-то узнать..

Я набрался мужества говорить о любви, когда я осознал как трудно сегодня что-то действительно узнать о любви. Где мы учимся, чем может быть любовь и как происходит любовь? Откуда у нас знание о любви?

Традиционно введение в тему любви давала религия. А сегодня кажется, что такое введение дает телевизор. И вот эта ситуация она как бы человека отбрасывает на самого себя. Что он должен как то сам для себя открыть и найти что такое любови. И о чем там собственно речь, что важное в любви.

В этом есть и большое преимущество, т.к. благодаря тому, что человек находит что-то сам, он обостряет свое собственное индивидуальное восприятие и свой собственный индивидуальный опыт. Но, может быть, мы сегодня платим слишком высокую цену за это преимущество?

И так как психотерапевтическая школа, к которой я отношусь (это традиция экзистенциальной терапии по школе Виктора Франкла) имеет некоторый акцент в анторопологии, на который она опирается, в той картине мира, на которую она опирается, я принял решение сказать несколько мыслей об этой антропологии.

(Обобщу еще раз эту фразу (перев.): И так как психотерапевтическая школа, к которой я отношусь опирается на некоторую антропологию разработанную Франклом, я позволю себе сказать несколько слов об этой антропологии, чтобы основываясь на ней рассматривать нашу тему.)

Может быть, эти мысли помогут нам более глубоко взглянуть на этот феномен любви, и на то, какое значение он имеет в человеческой жизни.

Я хочу начать с тех рамок, с той постели, на которой лежит любовь

Любовь это отношения.

Я думаю, что это всем понятно. Но это не вообще отношения, а особая форма отношений. Это гораздо больше, чем просто отношения. Любовь это встреча. Поэтому я хочу начать с нескольких описаний, что есть отношения и что есть встреча.

Отношения есть некоторая связь. Отношения возникают в тот момент, когда я вижу другого человека. В этот момент я веду себя по-другому. Я как бы принимаю во внимание другого человека. На совершенно базовом уровне у меня возникает некоторое отношение, из которого я не могу себя просто вынуть, извлечь. Я соотношу свое поведение, свою жизнь с другим. Если, например, человек сидит на стуле, я не могу просто взять и сесть на стул, потому что он там уже сидит. Если человек стоит в дверях, я не пойду просто сквозь дверь, как будто его там нет.

Все это основные формы отношений. Если бы не было человека в дверях, я бы прошел через дверь по другому, чем если он там есть.

Здесь содержится некоторый закон, который мы не сознаем - Я не могу не соотноситься . Если я вижу человека, я не могу не иметь к нему отношения. Или какой-то предмет, не человек.

Я принимаю во внимание вот этот объект в моем поведении. Это есть некоторая основная форма отношений, в которой мы находится просто по своей природе. И я не свободен здесь. Вот то, как я это отношения строю, как я с этим живу – вот здесь есть свобода. Но то, что другой человек есть, и он существует -это дано. И когда один человек видит другого человека, то он как бы должен вступить в отношения.

Но отношения имеют еще одну характеристику. Не только их неизбежность, но, выходя за пределы этого, у них есть длительность, которая никогда не прекращается. Если я с каким-то человеком встречаюсь, у меня есть какая-то история отношений. Всегда, когда я его встречаю вновь, получается, что я уже однажды с ним встречался. И история наших отношений накладывает отпечаток на наши будущие отношения, на форму отношений. Если, например, я с кем-то ходил в школу, это наложит отпечаток на все наши отношения. И даже если мы потом поженимся, все равно история этих отношений будет в этом браке присутствовать.

Вот эта субтильность отношений мы осознаем в особенности, если мы работаем, например, с пациентом и затем у нас начинают складываться какие то частные отношения. Это очень сложные и трудные отношения. И мы как психологи должны строго следить, чтобы оставаться этически корректными. Потому что здесь очень быстро могут произойти какие-то раны, и другие тяжелые последствия. Потому что эти отношения терапевта и клиента, они остаются, даже когда мы вступаем в другие отношения.

Отношения имеют такую характеристику, что история отношений становится неотъемлемой частью отношений , она сохраняется внутри них. Все, что между нами происходило, оно сохраняется. Каждая обида, каждая радость, каждое разочарование, каждая сексуальность, все сохраняется в истории отношений. И накладывает отпечаток на наше совместное бытие. Поэтому очень важно подходить к отношениям ответственно. Потому что мы не может сделать что-то не произошедшим. Что однажды произошло - останется.
Отношения питаются через время, которое люди друг с другом проводят, и через близость.

Эти вещи - время и близость – представляют собой некоторое питание для отношений.

Первый пункт, о котором я сказал, - люди вступают в отношения просто по факту своего присутствия в пространстве.Кое что еще по поводу этого пункта. Наряду с тем, что происходит автоматически, есть еще некое свободное пространство. Я могу либо войти в эти отношения, либо воздержаться от них.

Я могу войти в эти отношения, если я хочу этих отношений. Тогда я заговариваю с этим человеком, рассказываю что-то о себе и т.д. Но если я не хочу иметь отношения, тогда я пытаюсь не вступать в них. И закрываюсь. Тем не менее, в базовой плоскости отношения есть. Но это отношения, которые мы не питаем, не выращиваем.

Чтобы питать отношения, нам нужно время, время друг для друга. Вот это время дает возможность отношениям вырастать. Взрастить отношения нужно все это - время и близость. Когда мы влюблены, мы хотим тратить друг на друга время. Когда у нас нет времени, любовь отмирает.

Время для любви - то же, что солнце и водя для растений. То же самое с близостью. Близость так же питает отношения. Кто хочет выстраивать отношения, тот ищет близости с другим.

Меня часто спрашивают.. Что делать с разлукой - она способствует любви или мешает ей? И лучший ответ я нашел в пословице «Разлука и разрыв действуют на любовь как ветер». Как ветер на огонь. Если огонь маленький, то ветер его задует. Если большое, то ветер его задует. Не правда ли красивая аналогия? Моему опыту соответствует.
Итак, отношения это некоторый базис.

Встреча - это некоторое событие, которое можно обозначить как точечное событие на линии времени. Потому что встречи происходят всегда внутри отношений. Только там где у меня есть контакт. Но встреча имеет другой характер, чем отношения. Встреча точечна. Она связана с мгновением. Если я встречаю тебя, во встрече я вижу тебя как личность, персону.

Меня интересно что тебе важно, что тебя волнует я говорю что меня волнует. тогда мы в диалоге. Происходит некоторый обмен тем, что лично, важно. Это встреча.Затем мы прощаемся, и эта встреча завершается. На встрече лежит печать открытости и диалога. Отношения сохраняются. Но отношения благодаря каждой встрече изменяются. Встречи влияют на характер отношений.

Хорошие отношения вырастают из встреч. Если мы встретим друг друга на плоскости Я и Ты, если мы посмотрим в глаза - это все питает отношения. Если в отношениях мало или совсем нет встреч, то отношения ослабляются. Если это сильные отношения, то даже при малом количестве встреч, отношения сохраняются.

Люди могут быть разлучены в течение нескольких лет (война или какие-то другие события) и вдруг они встречаются снова. Они тотчас узнают в другом то, что они значат для другого человека. Может быть у вас был такой опыт, что вы встречаете через много лет друга.. И может быть вы его не сразу узнаете.. но как только вы начинаете говорить, вы тотчас же узнаете.. и говорите « слушай, ты такой же как раньше».

Отношения могут сохраняться. Но они не актуализируются без момента встречи.

Ну вот я рассказал что-то о некоторых основаниях любви, которая состоит в отношениях. И через возобновление и через углубление отношений через встречу.

Теперь я хочу сказать несколько слов о том, что мы понимаем под персональной любовью. Но я хочу строить это на почве нашего переживания.

Что характерно для любви, которая выходит за рамки просто отношения и встречи? Что мы переживаем, когда мы любим?

Первый пункт совершенно ясен - мы переживаем ценность. Мы переживаем, что нам нравится этот человек. Мы чувствуем, что этот человек значит что-то для нас, что наше сердце привязано к этому человеку. Что наше сердце привязано к этому человеку. Мы чувствуем связанность с этим человеком, что мы как бы принадлежим друг к другу.

Это относится не только к любви к другому человеку, но вообще к любви - и к любви к музыке, искусству, психологииJ…. Мы чувствуем, что нам нравится, нам интересно, нас притягивает это.

Таким образом, некоторая специфичность любви – это некоторая позитивная эмоция. Или выраженная в форме некоторой активности это чувствование.

Что означает чувствование? Что я делаю когда чувствую что-то. И что происходит со мной когда я чувствую. Например, когда я слушаю музыку, и я понимаю, что эта музыка хочет мне сказать, что она значит для меня. В чувствовании я открыт и даю чему-то действовать на меня. Я даю этому нечто что-то делать со мной. Я позволяю музыке вступить в меня. И ка бы запечатлеть свою гармонию, свою красоту во мне. И я перенимаю этот звук из музыкальной гармонии в мое сердце.

Чувствовать значит, что я свою внутреннюю жизнь отдаю в распоряжение. Что я даю чему-то подойти к своему сердцу. Таким образом, в чувстве моя жизнь начинает двигаться, что-то движется во мне. Чувства приводят меня внутри в движение. Чувства пробуждают во мне мою жизнь.

Любовь должна быть чувством. Любовь должна проходить на этом уровне, иначе это не любовь. Только если что-то прикоснулось к моей жизненной основе, к моей жизненности, если я могу переживать, что это нечто пробуждает во мне жизнь, что я пробуждаюсь к жизни, тогда это любовь.

В любви я переживаю, как другой человек касается меня, как будто он дотрагивается до моего сердца и поглаживает его. Это совсем не сентиментальность. Это глубокое принятие отношения к своей собственной жизни. Моя жизнь, которая благодаря этой музыке, этой картине, благодаря этому животному, и, естественно, в первую очередь благодаря другому человеку, это все так касается меня, что мое сердце начинает прыгать.

Любовь, таким образом, это переживание ценности. Это другое, это музыка, переживается мной как нечто ценное. Переживание ценности связано с этой эмоциональности. Только та ценность, которую можно почувствовать, экзистенциально релевантна.

Второй пункт, который описывает наши переживания - этот момент прикосновения ценности другого ко мне, это переживание резонанса. Чувство глубокой обращенности ко мне. Это чувство не возникает из некоторого давления, которое оказывают на меня мои потребности, но оно возникает из резонанса, такого трепетания.

Это существо самое глубинное во мне, самое внутреннее, оно начинает вибрировать, благодаря тому, что оно соответствует вибрации другого. Потому что к Я обращается некое Ты. Ты касаешься меня. Ты интересен для меня. Вот это некоторое родство между моим Я и твоим Я, оно вступает в резонанс.

Потому что где то в глубинных основах мы родственны. Мы не знаем как, но мы начинаем любить. Может быть, иногда можно слышать, или мы сами так говорили, если мы с кем-то знакомимся или кого-то любим, то ощущение такое, как будто я этого человека всегда знал. Потому что в сущности, человек гораздо ближе к тому человеку где-то в глубинах, и чувствует себя родственному тому человеку.

Это переживание резонанса с другим человком это глубокое феноменологическое видение сущности другого человека. Через мое существо я вижу существо твое. Карл Яспер сказал однажды:

«С годами женщина становится все прекраснее, но только любящий видит это».

Шеллер видел в любви высочайшую форму феноменологической возможности человека. Он говорил, что мы видим в другом его максимально возможную ценность. Не только то, что он есть, но то, что он может быть, что в нем еще дремлет. Эту спящую красавицу, которая спит. Мы видим то, что из него может стать.

В любви мы видим человека в его потенциальности. У Гете было подобное же видение. Он говорит, что любовь делает нас зрячими по отношению к другому, но не только в том, что он есть, но и в том, чем он мог бы быть.

Поэтому очень важно, чтобы мы любили наших детей, это дает им возможность расти к своему потенциалу. Мы видим, что этот ребенок, может быть, мог бы играть на инструменте, а другой радуется, когда решает математическую задачу. Мы видим что дремлет в детях. И если мы их любим, то мы хотим способствовать развитию этих потенциалов и пробуждать их.

Любящий, у него есть чувство, что через это переживание резонанса мы принадлежим друг другу, и если я с тобой, то я думаю, что тебе хорошо, что я причиняю тебе благо . Что моя близость к тебе благотворна для твоего потенциала. И переживает обратное - твоя близость ко мне, твое присутствие делает мне хорошо и благотворно влияет на мой потенциал. Я могу быть в большей степени самим собой, и ты тоже самим собой.

Самое прекрасное обобщение этого пункта сделал Достоевский: “Любить - значит видеть человека таким, каким его задумал Бог”. Это значит, феноменологически, каким он потенциально мог бы быть, со всеми потенциалами, которые в нем дремлят.

Что мы еще переживаем?

Итак, мы переживаем ценность и резонанс. А еще мы переживаем третий пункт. Это некоторую позицию.

Две позиции, два особых способа отношений есть в любви. На основе переживания ценности и резонанса, во мне возникает позиция, решение, что «хорошо, что ты есть» .

Любящий переживают глубокую радость от того, что ты есть. Что такой вот как есть. Может быть не все идеально, но любящий принимает его всего со своими недостатками. И из этой позиции «хорошо, что ты есть», любящий хочет поддержать другого человека в его жизни, в его бытие.

Мы хотим сделать все, чтобы другому было хорошо в его жизни, в его бытие.

И на этой основе возникает еще одна позиция, еще одна форма отношений - любящий активен в этой поддержке другого. Любящий хочет другому добра . Он стремится к тому, чтобы защитить другого от страданий. Он не хочет, чтобы что-то злое совершалось в другим. Но хочет, чтобы тот развивался, и чтобы качество его жизни повышалось. И он хочет внести в это свой активный вклад.

Августин описал любовь так: «Я люблю и поэтому хочу, чтобы ты мог быть». Я эту мысль назвал центральной мыслью о любви вообще. Это делает любовь порождающей, продуктивной . Любовь становится основой для общего будущего.

Итак, что мы переживаем в любви: мы переживаем ценность другого человека, мы переживаем резонанс, мы переживаем импульс, чтобы другому было хорошо, и любящий, выражаясь просто, хочет сделать, чтобы другому было хорошо.

Поэтому в любви содержится момент решения. Это также и решение. Мы вместе можем больше, чем если мы поодиночке.

Следующий пункт состоит в том, что любовь хочет реальности . Она хочет воплотиться в почве, в реальности. Любовь влечет нас жить ею, осуществить ее.

Что мы делаем, когда мы любим? Мы, например, дарим цветы, подарки, может быть, готовим друг другу что-то. Т.о. все это формы, в которых любовь материализуется. Человек хочет жить для другого человека. По крайней мере, в какой-то своей части.

И в партнерской любви любовь желает сексуальности. (кроме любви к детям, естественно).

Любовь не хочет оставаться только в мечтах, фантазиях. По крайней мере, если сексуальность невозможна, то хотя бы стихотворение написать:)

Любовь хочет истины. Она хочет стать истинной. Любовь не выносит лжи, не-истины. Когда мы любим, мы легче верим другому человеку.

Последний пункт - любовь хочет будущего . Длительности, сохранения.

Она не хочет, чтобы завтра закончилось то, что мы сегодня переживали. Потому что мне хорошо с тобой, я хочу, чтобы это дальше продолжалось

Любовь хочет стать продуктивной, принести плоды. Что мы вместе что-то делаем, даем чему-то возникать. И, естественно, что любовь хочет иметь детей. Которых мы имеем вместе, и получаем как некоторый знак любви.

Швейцарский психиатр.. привел любовь в связи с заботой.

Любовь, т.о,. связана с тем, что мы можем сделать что то для другого, позаботиться о нем, что-то взять в будущее.

Теперь я хочу задать вопрос о психологическом фоне любви. Почему мы любим?

Любим ли мы, потому что находим в другом что-то подобное нам? В соответствии «подобное тянется к подобному», или мы любим, наоборот, потому что мы различны, в соответствии с тезисом «противоположности притягиваются»?

Насколько я знаю, психология эту дилемму до сих пор не разрешила. Ибо оба этих случая имеют ценность. Подобное нам знакомо, мы можем как-то опереться на это. Мне помогает это принять и себя лучше. Это усиливает, укрепляет меня в моем внутреннем. Здесь есть такое автоэротичное составляющая или некоторое нарциссическое составляющее в любви.

А в любви к противоположному, к отличному, мы переживаем некоторое восполнение. Импульс, от того что он другой, некоторый рост.

В христианстве есть интересная формулировка по этому поводу. Заповедь любви к ближнему, которая нам известна всем как заповедь «возлюби ближнего как самого себя». Если мы в оригинале возьмем эту фразу, то она означает: «Возлюби ближнего, ибо он такой же, как ты».

Другой, таким образом, он с одной стороны другой, а с другой стороны – он такой же, подобный.

То, что нам кажется другим, в основе своей, в глубине своей, он такой же, как я. Поэтому любовь к ближнему - это открытость. Она требует открытости по отношению к себе самому. К тому, что я не принял. Если я принял самого себя - я могу принять так же и тебя, другого. Гораздо меньше различий между мужчиной и женщиной, чем нам кажется с первого взгляда.

В психотерапии часто говорят, что нужно сначала любить самих себя, прежде чем ты научишься любить других.

Это так? И да и нет. Так же и здесь опять и то, и другое. Да в том смысле, что мне необходимо отношение к самому себе, и благодаря этому доступу к себе, это открывает мне доступ и к другому. Как я к себе отношусь, так в перспективе и к другим.

Но здесь есть и нет. Потому что моя любовь к самому себе начинается с любви других ко мне. Другие люди, например, родители, которые меня любят, возжигают во мне любовь к себе самому.

Любовь начинается с таро(?)… и наша любовь к самим себе раскрывается только тогда когда другие нас любили. Благодаря любви других я могу найти путь к любви к самому себе. Если мои родители любят меня, то я узнаю, что я такое существо, которое достойно любви, меня можно любить. И тогда возникает вопрос – могу ли я сам любить себя? И со временем я учусь.

И так как родители меня любят несмотря ни на что, даже если иногда я плохо себя веду, я не всегда идеален, но это дает мне осознание, что во мне есть что-то такое ценное, что достойно любви. И это меня вводит в любовь к самому себе.

И на почве этой любви к себе, через это чувство, что во мне, в моих глубинах содержится что-то, что достойно любви, я получаю некоторую чувствительность по отношению к другому. Это открывает во мне глаза, что я могу видеть что мы можем любить в другом.

Счастье в любви означает, что я узнаю, что кто-то разделяет меня со мной. Это значит, что кто-ото приглашает меня быть с ним. Переживать другого полно.

А другой имеет желание пережить меня целиком. Если я готов принять это приглашение, и я как бы соглашаюсь на это, тогда я действительно люблю. И тогда любовь действительно становится страстью.

И она делает меня готовым на страдания. Хасидская мудрость говорит -любящий чувствует что другому причиняет боль. Так как мы любим, мы чувствуем что другому причиняет боль.

Таким образом, любовь делает человека готовым принять на себя страдание. Например, ради детей, ради любимого человека. Т.к., потому что я люблю, я не могу тебя просто отставить в беде, я хочу причинить тебе добро, даже если мне это будет дорого стоить.

Любовь порождает страдания, очень многообразные страдания. Она вызывает тоску, которая может сжечь наше сердце. Из неисполненности, из ограниченности мы можем причинять друг другу боль. Даже не желая этого.

Если я страдаю, любящий страдает со мной. Страдание в любви всегда разделенное страдание. Мне не может быть хорошо, если плохо моему любимому.

Иногда мы можем страдать от огня любви, от этого жжения, томления единства, томления в желании слиться, которое никогда не может быть исполнено полностью.

Мы переживаем, что в конечном счете мы разделены несмотря на то, что мы вместе.

Мы страдаем от того, что есть некоторое неравенство между нами. При всем резонансе, симпатии, другой все-таки не я, не идентичен со мной. Он никогда не может соответствовать мне во всем и полностью, он не я.

Он переживает, думает и чувствует все-таки часто по другому. И даже в самой тесной любви я немного остаюсь в одиночестве.

И это может иногда вызвать такую сдержанность в отношениях. Что человек не может как бы отдаться полностью в отношениях. Потмоу что другой не совсем идеален. .Человек ждет, может быть он что то еще и лучше встретит. Ну если не встретит, тогда останемся вместе. Но тайком ждут, потому что все еще чувство есть там такое - ну не совсем мы идеально подходим друг другу.

Есть очень мало людей в мире, который идеально подходят друг другу. Идеалов в жизни вообще не бывает, только в фазе влюбленности.
Несколько слов о влюбленности.

Влюбленность это остаток рая на земле. В фазе влюбленности проблем нет. Человек на небесах и в его руках все силы мира. Ни сон, ни еда ему не нужны.

Любовь, говорили мы до этого, это видящая, она видит существо другого. А влюбленность, говорят, ослепляет. Почему?

Во влюбленности я вижу человека таким, как я желаю видеть. Я еще так мало знаю другого, и все те пробелы в знании другого, какие у меня есть, я заполняю своими желаниями.

Т.о. я, собственно говоря, влюблен в свое собственное представление. И именно это делает любовь таким райским переживанием. Потому что в представлении моем нет никаких теневых сторон.

Таким образом, во влюбленности речь идет, в первую очередь, обо нме, о мои фантазиях и моих идеализациях Мы видим в других его шарм, притягательность, эротичность. И все это такие некоторые винтики, на которые я могу повесить свои представления. Это околдовывает меня в другом. И даже те предметы, к которым он прикасается, и те меня очаровывают, что может привести даже к фетишизму.

В завершении хочу сказать о сексуальность любви, об отношении этих двух понятий.

Гомосексуальность может быть точно так же персональной, как и гетеросексуальность.

Любовь и сексуальность не только направлена на продолжение рода, но они являются некоторым выражением общности и общения, которое принципиально открыто для появления третьего. Но это третее не обязательно должно быть ребенком. Это может быть какая-то задача, искусство, общий праздник жизни.

Сексуальность означает, что телесное сочетается с психическим. В сексуальности мы имеем радость переживания жизненной силы через телесную чувственную плоскость. Благодаря этому то, что мы переживаем от другого, становится целостным.

Но у сексуальности есть и другое лицо. Как описывает Мерло Панти. А именно то лицо, что в сексуальности я могу быть (стать) объектом для другого.

Это значит, что сексуальность возможна и без того, чтобы люди любили друг друга. Чтобы эту радость жизни получить от другого или вместе с другим, и это тоже может означать момент счастья. Но это, конечно, не самая высшая форма счастья, если отсутствует уровень персонального отношения.

Почему неверность причиняет боль?

В неверности мы переживаем, что мы заменяемы. Например, заменяемы на уровне сексуальности. Значит, другому важен не я, но только моя функция. Это делает из меня объект. И то, что я хочу, к чему стремлюсь, чего желаю, что я хочу быть «я с тобой», и становиться больше Я, больше самим собой благодаря тебе, это рассыпается.

Поэтому измена нуждается во времени, чтобы снова могло возникнуть доверие.
Что важно в любви? Что я могу взять с собой?

Любовь она требует от нас целостности. Что мы видим друг друга такими, какие мы есть, и в партнерской любви можем принести это на почву сексуальности. Что я могу пережить другого каков он есть всеми чувствами. Это самая интенсивная близость какая возможна.

Любовь это отношение, встреча, опыт ценности другого, который обращается ко мне в моем существе, который приводит меня в резонанс со мной. Любовь поэтому интимна, принадлежит только нам двоим, она не публична, ее место под покровом стыда.

И тем не менее, мы хотим чтобы она могла осуществляться в этом мире. И что она должна как-то проявляться в общественности, проживаться в совместности.

Поэтому так важно, чтобы у нас было чувство этой тонкости и ценности, которая связана с любовью.

Все в отношениях сохраняется. Даже когда мы порываем отношения, все, что мы вместе пережили, все в отношениях остается. Поэтому отношения нельзя просто прекратить. И если тот, кого оставляют, продолжает любить, он может на этой плоскости и дальше сохранять эту любовь. В той позиции, что у меня есть чувство, что я делаю своей любовью тебе хорошо. Но у тебя, по всей вероятности, есть чувство, что тебе моя любовь не делает хорошо. Не известно кто из нас прав. Может быть, я заблуждаюсь, может быть, ты заблуждаешься.

Но если ты считаешь, что ты более счастлив с другим или с другой, (и здесь есть возможность, которая может быть не для каждого доступна), то я хочу в известном смысле в последнем акте любви дать тебе свободу. как выражение моей любви к тебе, оставить тебя в твоих новых отношениях, чтобы ты мог попробовать, испытать что для тебя благо. Может быть, тебе повезет, может быть нет, но это то последнее, что я могу для тебя сделать.

И в чем я могу жить, в чем может моя любовь жить, хотя ты уже ушел от тебя - что я оставляю тебя потому, что я тебя люблю, и это значит, что я хочу тебе добра от всего сердца, даже тогда, когда это причиняет мне боль.

А.Лэнгле. Любовь: попытка экзистенциального анализа.
Конспект лекции, прочитанной на факультете
Психологии МГУ 29.02.2008

Понятие «любовь» - одно из немногих слов, выражающих почти абсолютную абстракцию (наряду с «истиной», «богом» и др.). Человек стремится к любви и бежит от нее одновременно. Так, по-видимому, любовь открывает человеку его сущность, которая отличает его от других.

Каждый человек любит по-своему, и, возможно, именно способность к любви делает человека человеком и человеком, отличным от других людей.

Основа всех видов человеческой любви, как бы глубинная ось ее чувств -- это отношение к другому человеку как к самому себе: такое состояние души, когда все в нем так же дорого подсознанию, как он сам.

Современные концепции, объясняющие механизмы возникновения любви, за исходное принимают физиологическое влечение. Романтическая любовь интерпретируется как сильное возбуждение, которое может быть результатом чего угодно, но нередко соседствует с опасностью, смертью, страхом. Склонность к интерпретации может оказаться выше, чем само возбуждение. Романтическая любовь непостоянна и нестабильна, так как 1) причины возбуждения в обыденных ситуациях быстро исчезают; 2) связана с постоянным переживанием сильных (как положительных, так и отрицательных) эмоций, от которых быстро устают; 3) ориентирована на устойчивую идеализацию партнера, при которой реальный человек становится фантомом.

В любви кроме эмоциональной интерпретации важен уровень самопринятия. В благоприятных ситуациях уровень самопринятия повышается, при распаде -- снижается.

Важным источником формирования образа любви у человека является опыт, приобретенный в родительском доме, влияние поведения отца и матери, поскольку образ любви не исчерпывается представлениями о том, как вести себя во время полового контакта, но во многом определяется усвоенным способом общения в совместной жизни с другими людьми. Человек, который вырос в атмосфере авторитарности и деспотизма, будет искать сексуального именно с этими, травмирующими его чертами. Наоборот, чрезмерная опека родителей сформирует будущих инфантильных мужчину и женщину.

Пессимистическая модель предложена Л. Каслером. Он выделяет три причины, которые заставляют человека влюбляться: 1) потребность в признании; 2) удовлетворение сексуальных потребностей; 3) конформистская реакция (так принято). Любовь по Каслеру -- это сплав совокупности эмоций, среди которых ведущую роль играет страх потери источника удовлетворения своих потребностей. Влюбленность, конструируемая постоянным страхом потерять его, делает человека несвободным, зависимым и мешает личностному развитию. Позитивное эмоциональное состояние влюбленного он связывает с благодарностью человека за удовлетворение своих потребностей. Следовательно, приходит к выводу Л. Каслер, свободный человек не испытывает любви.

И. С. Кон приводит типологию любви Д. А. Ли, экспериментальное обоснование которой выполнено К. Хендриком:

1. эрос -- страстную любовь-увлечение;

2. людус -- гедонистическую любовь-игру с изменами;

3. сторге --любовь-дружбу;

4. мания -- любовь-одержимость с неуверенностью и зависимостью;

6. агапе -- бескорыстную любовь-самоотдачу.

Э. Фромм выделяет 5 типов любви: братскую, материнскую, эротическую, любовь к самому себе и любовь к Богу. Он выделяет в любви: заботу, ответственность, уважение друг к другу, знание особенностей другого, непременное для любви ощущение удовольствия и радости.

Р. Хатисс выделяет в любви уважение, положительные чувства к партнеру, эротические чувства, потребность в положительных чувствах партнера, чувство близости и интимности. Он же включает сюда чувство враждебности, которое вытекает из слишком короткой дистанции между партнерами и эмоциональной близости.

По З. Рубину, любовь содержит привязанность, заботу и интимность.

В. Соловьев описывает любовь нисходящую, восходящую и равную. Основания для такого представления он усматривает в соотношении вкладов каждого партнера в эмоциональные отношения. Равная любовь предполагает равенство эмоционального вклада тому, что поступает в ответ. Источники и стили любви

Любовь как отражение личностной неадекватности. Итак, некоторые авторы (Кеслер, Фрейд, Мартинсон, Рейк) пытались обрисовать потребность в любви как признак неадекватности. З. Фрейд и В. Рейк рассматривали «любовь» как отраженное восприятие собственных недостигнутых идеалов в партнере. Пил проводит параллель между использованием наркотиков и любовью (зависимость от чувства удовлетворения способствует занижению своей самооценки). По Кеслеру, «любовь» -- признак наличия потребности у здорового человека, а по Фрейду и Рейку, «любовь» не является патологией, но характеризует невротическую личность. Так, зависимость клиентов психотерапевтов от своих партнеров показывает, что «неадекватные личности более зависимы от любви, чтобы выжить психологически».

Теория любви А. Афанасьева. «Любовь» - это особое состояние эйфории, вызванное иллюзией обрести «счастье» в паре с субъектом, достаточно наделенным теми психическими свойствами, в которых ощущается недостаток. Автор обосновал свое представление о внутренней архитектуре человека, состоящей из четырех психических модулей или функций: Эмоции («души»), Логики («ума»), Физики («тела») и Воли («духа»). Этот набор функций присущ всем людям, однако он образует в личности иерархию, которая и определяет различие людей.

Существуют три вида любви:

Эрос -- любовь по принципу противоположности. Встречается чаще всего, к сожалению, сильная сторона другого не прибавляет силы слабой стороне. Любовь -- зависть -- ненависть.

Филия -- любовь по принципу тождества. Родственные души, узнавая друг друга, в конечном счете оказываются перед своим отражением в зеркале. Статика, скука.

Агапе -- любовь-эволюция, движущая партнеров от противоположности к тождеству. Плодотворная, настоящая «формула любви», приводит к гармонизации личностей любящих.

Любовь -- нормальное чувство адекватной личности. Однако для большинства психологов «любовь» -- вполне нормальное чувство адекватной личности. Винч связывает это явление с воспитанием. Гринфильд считает, что «любовь» -- « поведенческий комплекс, функцией которого является управление индивидами» в обществе, выполнение определенной социальной роли («муж--отец», «жена--мать»). По мнению Вальстера, «любовь» объясняется сильным физиологическим возбуждением. Источником любви могут являться также и несексуальные стимулы (темнота, опасность и т. д.).

Теория любви В. И. Мустейна. По мнению В. И. Мустейна, в понятие «любовь» входят множество характеристик, таких как альтруизм, интимность, восхищение, уважение, участие, доверие, согласие, гордость. Каждую характеристику можно, кроме того, классифицировать по способу выражения: а) чувство, б) установка, в) поведение, г) здравый смысл. Однако ни один из них не является ведущим критерием определения «любви». По мнению В. И. Мустейна, проведенные исследования говорят о трех стадиях «любви»: а) страстная любовь; б) романтическая; в) супружеская любовь.

Теория любви Дж. Ли (стили и цвета любви). Джон Алан Ли разработал свою теорию «любви», посвященную по большому счету лишь сексуальным отношениям. Самая главная проблема для всех, по мнению автора, это встреча с партнером, который бы разделял наши представления, наши мнения, наши взгляды на жизнь. Чтобы сделать правильный выбор, автор советует изучать «любовь», ее стили-цвета. Стили любви (присущие каждому человеку взгляды на любовь) не подобны зодиаку, они могут меняться. Остановимся на характеристике каждого стиля в отдельности.

Эрос.Эротический стиль всегда начинается с сильного физического притяжения. Любовник воспринимает партнера как идеального и не замечает его недостатков. Именно приверженцы такого стиля влюбляются с первого взгляда

Сторге. Этот стиль любви возникает среди людей, живущих по соседству, затем они симпатизируют друг другу и решают не расставаться и создать семью. Такие влюбленные не тратят много времени, глядя друг другу в глаза, и для них представляет определенную сложность сказать без смущения: «Люблю тебя».

Людус. Приверженцы такого стиля любви не посвящают свою жизнь одному партнеру. Они -- бродяги, коллекционеры любовных переживаний. Людистическая любовь -- любовь без обещаний.

Однако основные стили, сочетаясь друг с другом, дают второстепенные цвета любви:

Мания. Это весьма противоречивая любовь, которая образуется в результате сочетания Эроса и Людуса. Любовник такого стиля скорее любим или требует любви от партнера, чем любит сам. Он часто зависим от объекта своей привязанности, лишен самоуверенности и поэтому имеет слабую позицию. Некоторые называют этот стиль «безумной любовью».

Прагма. Это скорее сознательная любовь, которая образуется в сочетании Людуса и Сторге. Партнер такого стиля выбирает возлюбленную одной религии, социального происхождения, учитывая даже хобби. Поиски такого партнера - это своего рода сортировка. Качество партнера продумываются заранее, затем отбирается кандидат по этим качествам и оценивается с невероятной тщательностью. Прагматический любовник часто обсуждает свой выбор с родителями или друзьями.

Агапе или каритас -- самоотверженная любовь человека, готового на самопожертвование. Этот стиль -- сочетание Эроса и Сторге. Такой любовник чувствует обязанность заботиться о своей возлюбленной, но его отношения схожи с отношением к человеку, в чем-то нуждающемуся. Если такой любовник решает, что его партнеру будет лучше с другим, даже с соперником, он или она отказываются от любви.

Людистический эрос. Любовники такого стиля довольны жизнью и уверенно справляются с проблемами, не хотят любовных переживаний, не имеют глубоких чувств, но способны помочь партнеру наслаждаться любовью и прекращают отношения, если не испытывают наслаждения.

Сторгический людус. Любовники такого стиля считают свою жизнь длинным перечнем любовных историй; как правило, имеют супруга; осмотрительные, сдержанные, не высказывают своих чувств и эмоций, не мечтательны; проводят время с партнером, не нарушая обычный ход жизни, если отношения взаимоудобны; не терпят сцен ревности.

Теория любви Р. Дж. Стернберга (треугольная любовь). Три вершины -- это:

интимный компонент (наличие близких взаимоотношений): желание повысить благосостояние любимого человека, ощущение счастья с любимым, глубокое уважение к любимому человеку, возможность рассчитывать на любимого человека, когда это необходимо, взаимопонимание, умение делиться своей собственностью с любимым человеком, получение и оказание духовной поддержки, сексуальные отношения, значимость любимого в жизни;

Любовь как психологический феномен. Феномен любви и ее типы

ЛЮБОВЬ И ЕЕ ТИПЫ

ИСТОЧНИКИ И СТИЛИ ЛЮБВИ

Любовь – нормальное чувство адекватной личности

ПРИЧИНЫ ОТРИЦАТЕЛЬНОГО ОТНОШЕНИЯ К СЕБЕ И К СЕМЕЙНОЙ ЖИЗНИ

Причины семейных конфликтов

Предупреждение конфликтов между супругами

Похожие статьи

Затягивает в болото Почему болото засасывает человека объяснить

Государственный архив российской федерации

Хранение хрена в домашних условиях на зиму Способы сохранения хрена на зиму

Красильный чертополох травянистые растения для открытого грунта

Доктор комаровский об аллергии у детей Аллергия у ребенка 1 год комаровский

Миры скандинавской мифологии как уникальное культурное явление североевропейской традиции

Подпишитесь на новости